Глафира Семеновна сла на двор гостинницы за столикомъ и спросила себ мороженнаго. Сли и Николай Ивановичь съ Конуринымъ и потребовали сифонъ сельтерской воды. Вс молчали. Наконецъ Николай Ивановичъ началъ:

— Я не препятствую насчетъ какого-нибудь театра, но зачмъ-же теб одной-то хать? И мы съ тобой вмст подемъ.

Глафира Семеновна не отвчала. Наскоро съвъ свое мороженное, она быстро сама разсчиталась съ гарсономъ и вышла на улицу. Мужъ и Конуринъ не отставали отъ нея. У воротъ она вскочила въ извощичью коляску и стала говорить извощику:

— Театръ у консертъ… Алле…

Извощикъ спрашивалъ, въ какой театръ.

— Сет егаль. Алле… Алле плю витъ.

Вскочили въ коляску и Николай Ивановичъ съ Конуринымъ.

— Напрасно дете со мной. Все равно, вдь въ театр мы будемъ — вы сами по себ, а я сама по себ,- сказала она имъ. — Буду гулять по корридорамъ одна и авось тоже найдется какой-нибудь кавалеръ, съ которымъ можно знакомство завести.

— Да уймитесь, барынька, переложите гнвъ на милость… — сказалъ Конуринъ.

— Ага! Вамъ непріятно теперь. А каково было мн, когда вы за столомъ такъ и вонзились глазами въ вертячку и начали съ ней бражничать! воскликнула Глафира Семеновна.

Путь былъ длинный. Извощикъ долго везъ ихъ то по темнымъ переулкамъ, то по плохо освщеннымъ улицамъ, вызжалъ на мрачныя площади, снова възжалъ въ узенькіе переулки и наконецъ остановился около блещущаго двумя электрическими фонарями небольшаго зданія. Большая транспарантная вывска гласила: “Orfeo di Roma”.

Все еще не угомонившаяся Глафира Семеновна выскочила изъ коляски и, подбжавъ къ касс, взяла себ билетъ на мсто. Мужъ и Конуринъ взяли также билеты. Мужъ предложилъ ей было руку, чтобы войти съ ней вмст, но она хлопнула его по рук, одна прошла по корридору и вошла въ зрительную залу.

“Orfeo di Roma”, куда извощикъ привезъ Ивановыхъ и Конуркна, былъ не театръ, а просто кафе-концертъ. Публика сидла за столиками, разставленными по зал, пила кофе, ликеры, вино, прохладительные напитки, закусывала и смотрла на сцену, на которой кривлялись комики, куплетисты, пли шансонетки до нельзя декольтированныя пвицы, облеченныя въ трико, украшенныя только поясомъ или пародіей на юбку. Пвцовъ и комиковъ смняли клоуны и акробаты.

— Да это вовсе не театръ, сказалъ Николай Ивановичъ, слдуя за женой. — Какой-же это театръ! Это кафе-шантанъ.

— Тмъ лучше… отвчала Глафира Семеновна, отыскала порожній столикъ и подсла къ нему.

— Такъ-то оно такъ! продолжалъ Николай. Ивановичъ, усаживаясь противъ жены, — но сидть здсь замужней-то женщин, пожалуй, даже и неловко. Смотри, какого сорта дамы вокругъ.

— Да я вовсе и не желаю, чтобы меня считали теперь за замужнюю.

— Ахъ, Глаша, что ты говоришь!

— Пожалуйста не отравляй мн сегодняшній вечеръ. А что насчетъ вонъ этихъ накрашенныхъ дамъ, то можешь къ нимъ даже подойти и бражничать, я вовсе препятствовать не буду, только ужъ не смй и мн препятствовать.

— Да что ты, Глаша, опомнись.

— Давно опомнилась, отвчала Глафира Семеновна, отвернулась отъ мужа и стала смотрть на сцену, на которой красивый, смуглый акробатъ въ трико тльнаго цвта выдлывалъ разныя замысловатыя штуки на трапеціи.

Къ Ивановымъ и Конурину подошелъ слуга въ черной куртк и бломъ передник до щиколокъ ногъ и предложилъ, не желаютъ-ли они чего.

— Хочешь чего-нибудь выпить? робко спросилъ Николай Ивановичъ жену.

— Даже непремнно… отвчала она, не оборачиваясь къ мужу, и отдала приказъ слуг: — Апорте шампань…

— Асти, Асти… заговорилъ Конуринъ слуг.

— Это еще что за Асти такое?

— А вотъ что мы давеча за обдомъ пили. Отличное шампанское.

— Не слдовало-бы васъ по настоящему тшить, не стоите вы этого, ну, да ужъ заказывайте, сдалась Глафира Семеновна.

— Асти, Асти, де бутель! крикнулъ радостно Николай Ивановичъ слуг, показывая ему два пальца, и обратясь къ жен, заискивающимъ тономъ шепнулъ:- ну, вотъ и спасибо, спасибо, что переложила гнвъ на милость.

Жена, попрежнему, сидла отвернувшись отъ него.

XLIII

Постители кафе-шантана вели себя сначала чинно и сдержанно, накрашенныя кокотки въ до нельзя вычурныхъ шляпкахъ и перьями, птицами и цлымъ огородомъ цвтовъ, только пострливали глазами на мужчинъ, сидли за столиками въ одиночку или по-парно съ подругами, потягивая лимонадъ изъ высокихъ и узенькихъ стакановъ, но когда мужская публика разгорячила себя абсентомъ и другими ликерами, он стали уже подсаживаться къ мужчинамъ. Длалось шумно. Мужчины начали подпвать исполнителямъ и исполнительницамъ шансонетокъ, похлопывать въ тактъ въ ладоши, стучатъ въ полъ палками и зонтиками. Не отставали отъ нихъ и кокотки, поминутно взвизгивая отъ черезъ-чуръ осязательныхъ любезностей. Кто-то изъ публики вертлъ свою шляпу на палк, подражая жонглеру на сцен. Это-то подъигрывалъ оркестру на губной гармоніи, гд-то перекидывались кусочками пробокъ отъ бутылокъ и апельсинными корками. Конуринъ и Николай Ивановичъ съ любопытствомъ посматривали по сторонамъ и улыбались.