— А ужъ это наше дло.

— А ежели я Петру Гавриловичу Бутереву, по прізд въ Петербургъ, скажу, что все это вздоръ, что письмо было писано не на камн? Я Петра Гавриловича тоже очень чудесно знаю.

— Зачмъ-же это длать? Глупо, неприлично и не по товарищески. Вдь все, что я пишу Бутереву, дйствительно было, но нельзя-же письмо писать безъ прикрасъ!

— Было, было, подтвердила Глафира Семеновна.

— Я про камень…

— Дался вамъ этотъ камень! Ну, что такое камень? Это для красоты слога. Садитесь сами къ столу и пишите кому-нибудь изъ вашихъ знакомыхъ письмо, что вы тоже были у кратера и сидли на горячемъ камн.

— Ну, хорошо. Въ томъ-то и дло, что мн тоже хочется написать письмечишко съ Везувія одному пріятелю, сказалъ Граблинъ и спросилъ:- А не выдадите меня, что я не былъ на Везувіи?

— Очень нужно! Мы даже и вашихъ пріятелей-то не знаемъ.

Граблинъ взялъ перо и попробовалъ писать на карточк, но тотчасъ-же бросилъ перо и сказалъ:

— Нтъ, пьянъ… Не могу писать. И ля мянъ дроже и мальчики въ глазахъ.

— Такъ возьмите съ собой карточку домой и завтра въ Неапол напишете, проговорила Глафира Семеновна.

— Вотъ это такъ. Я даже три возьму. Только, господа, не выдавать!

— Очень нужно!

— Вотъ что я жен написалъ! воскликнулъ Конуринъ. — “Милая супруга наша, Татьяна Григорьевна” и такъ дале. “Ахъ, если-бы ты знала, супруга любезная, на какую огнедышащую гору меня по глупости моей занесло! Называется она Везувій и земля около нея такая, что снизу внутри топится, изъ-подъ ногъ дымъ идетъ и ступать горячо, а изъ самаго пекла огонь пышетъ и головешки летятъ. Но что удивительно, поднялся я на эту гору трезвый, а не пьяный, а зачмъ — и самъ не знаю, хотя и ругалъ себя, что семейный и обстоятельный человкъ на такое дло пошелъ. главная статья, что таварищи затащили. Во время опасности изверженія вспоминалъ о теб поминутно, но теперь благополучно съ оной горы спустился, чего и теб желаю”.

— Зачмъ-же вы на товарищей-то клепаете? Вовсе васъ никто не тащилъ на Везувій силой, замтила Глафира Семеновна.

— Ну, да ужъ что тутъ! развелъ руками Конуринъ. — Одинъ само собой я-бы и за границу-то не потащился, а не токмо что на Везувій. Ахъ, женушка, женушка, голубушка! Что-то она теперь дома длаетъ? По часамъ ежели, то должно быть посл обда чай пьетъ, вздохнулъ онъ.

— Ну, а ты, Глаша, что написала? спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Ничего. Не ваше дло. Написала ужъ такую загвоздку, что Гликерія Васильевна отъ зависти въ кровь расцарапается, улыбнулась Глафира Семеновна. — Вонъ кружка на стн, опускайте ваши письма въ почтовую кружку, прибавила она и, вставъ съ мста, опустила свое письмо.

Вскор вернулись съ верхушки Везувія англичане и Перехватовъ, ходившіе смотрть на потокъ лавы. Перехватовъ былъ въ восторг и говорилъ:

— Ну, господа, что мы видли, превосходитъ всякія описанія! Какъ жаль, что вы не пошли посмотрть на текущую лаву!

Но Перехватова перебилъ Граблынъ. Онъ набросился на него и съ бранью сталъ осыпать попреками, за то, что тотъ не разбудилъ его, чтобы подниматься на Везувій.

LXIV

Перебранка между Граблинымъ и Перехватовымъ продолжалась и во время обратной поздки въ шарабан отъ желзнодорожной станціи до Неаполя. Граблинъ не унимался и всю дорогу попрекалъ Перехватова тмъ, что Перехватовъ здитъ на его, Граблина, счетъ. Высчитывались бутылки вина, порціи кушаній, стоимость дороги, вс издержки, употребленныя Граблинымъ на Перехватова. Наконецъ, Граблинъ воскликнулъ:

— Чье на теб пальто? Ты даже въ моемъ пальто ходишь.

— Врешь. Теперь въ своемъ, ибо я его заслужилъ, заслужилъ своимъ компаньонствомъ, прямо потомъ и кровью заслужилъ. Мало разв я крови себ испортилъ, возя тебя, дикаго человка, по всей Европ, отвчалъ Перехватовъ.

— Ты меня возишь, ты? Ахъ, ты прощалыга! Да на какія шиши ты можешь меня возить?

— Я не про деньги говорю, а про языкъ. Вдь безъ моего языка ты не могъ-бы и до Берлина дохать. А все затраченное на меня я опять-таки заслужилъ и пользуюсь имъ по праву, въ силу моего компаньонства и переводчества. Ты нанялъ меня, это моя заработанная плата.

— Хорошъ наемникъ, который бросаетъ своего хозяина на станціи, а самъ отправляется шляться по Везувіямъ! Нтъ, ужъ ежели ты наемникъ, то будь около своего хозяина.

Англичане хоть и не понимали языка, но изъ жестовъ и тона Граблина и Перехватова видли, что происходила перебранка, и пожимали плечами, перекидываясь другъ съ другомъ краткими фразами. Ивановы и Конуринъ пробовали уговаривать Граблина прекратить этотъ разговоръ, но онъ, поддерживая въ себ хмель захваченнымъ въ дорогу изъ ресторана виномъ, не унимался. Наконецъ Глафира Семеновна потеряла терпніе и сказала:

— Никуда больше съ вами въ компаніи не поду, ршительно никуда. Это просто несносно съ вами путешествовать.

— Да я и самъ не поду, отвчалъ Граблинъ. — Я завтра-же въ Парижъ. Ты, Рафаэлька, сбирайся… Нечего здсь длать. Похали заграницу для полировки, а какая тутъ въ Неапол полировка! То развалины, то горы. Нешто этимъ отполируешься!

— Ты нигд не отполируешься, потому что ты такъ сръ, что тебя хоть въ семи щелокахъ стирай, такъ ничего не подлаешь.

— Но, но, но… За эти слова знаешь?..