Лейкин Николай Александрович
Шрифт:
— По какому праву? По праву любви-съ… Я Надежда Емельяновна, въ васъ влюбленъ, влюбленъ безумно! Я готовъ на все, на вс жертвы…
Двушка попятилась и потупилась.
— Вы влюблены въ меня? Я этого не знала, — проговорила она.
— Да-съ… влюбленъ… Съ послдняго спектакля влюбленъ, со «Вспышки у домашняго очага». Влюбленъ безумно. Я даже и учиться не могу… Да и Богъ съ нимъ, съ ученьемъ… Довольно… Я теперь въ послднемъ класс, а послдняго класса мн и не надо. Люди живутъ и получаютъ на служб хорошія деньги и безъ послдняго класса. Наденька! Будь моею! Я люблю тебя…
Молодой человкъ ринулся къ двушк и схватилъ ее за об руки.
— Тише, тише! Что вы кричите! шептала она, но не освобождала рукъ.
— О любви своей я могу кричать на всхъ перекресткахъ. Тутъ ничего нтъ постыднаго. Это чувство благородно, возвышенно… Это не то что взять отъ старика веръ и яблоки.
— Ахъ, вы все съ попрекомъ… Какая-же это любовь, коли вы такія слова…
— Истинная любовь, благородная, безкорыстная. Я знаю, что у васъ ничего нтъ, но я ршился трудиться, какъ волъ, и потому отвтьте — любите-ли вы меня?
Произошла пауза.
— Я право не знаю… Вы такъ вдругъ… пробормотала двушка, совсмъ растерявшись.
— Старикъ? Хотите продать себя богатому развратнику? Ну, будьте счастливы… А у меня есть револьверъ… трагически прошепталъ молодой человкъ и отвернулся.
— Послушайте, Петръ Аполонычъ… Мн жалко васъ… Я люблю васъ, но… Сядемте, поговоримте, сказала двушка.
— Любишь? Любишь? Такъ дай-же обнять тебя! Дай сжать въ жаркихъ объятіяхъ и запечатлть передъ небомъ и землей…
Молодой человкъ обхватилъ двушку за шею, привлекъ къ себ на грудь и осыпалъ ее поцлуями. Она отбивалась.
— Петръ Аполонычъ… что-жъ это такое! Такъ нельзя… Насъ съ балкона увидть могутъ… Да и съ улицы видно… Такъ не хорошо… Вы знаете, здсь сплетня… Пронесутъ — и завтра-же все будетъ извстно. Оставьте, Бога ради оставьте… Сядемте лучше… бормотала она и наконецъ вырвалась и стала поодаль, оправляя помятое платье.
— Пусть вс смотрятъ… Душа моя чиста… Я хочу благородно… Не боюсь я ни людскихъ пересудъ, ни сплетенъ! съ пафосомъ шепталъ молодой человкъ, поднимая съ земли фуражку, которая упала у него во время объятій.
— Вы-то не боитесь сплетенъ, да я-то боюсь… Я двушка… Я должна беречь себя… бормотала двушка, озираясь то на балконъ, то по направленію къ ршетк, граничащей садъ съ улицей — Ей Богу… Какъ вы не осторожны…
— И не долженъ быть остороженъ, ежели знаю, что за мной никакой старикъ… то есть никакая старуха не подсматриваетъ.
— Вы все дерзничаете, а между тмъ говорите, что любите! вздохнула двушка.
— Не дерзость это, Наденька, а благородное негодованіе, оскорбленіе за васъ, которую я считаю своей святыней. Ну-съ, теперь сядемте и поговоримъ, на что я ршился.
Двушка была какъ на иголкахъ.
— Хорошо, сядемте вонъ на той скамейк, но только говорите скоре, потому меня дома хватиться могутъ… сказала она.
— Скорй я говорить не могу, потому здсь программа цлой жизни.
— Какой жизни?
— Моей и вашей…
— Петръ Аполонычъ, объ этомъ мы лучше въ другой разъ, ежели вамъ надо долго разговаривать.
— Сегодня надо ршить или никогда, потому завтра мы съзжаемъ съ дачи, посл завтра начнутся классы и надо знать, вносить-ли деньги за ученье или не вносить.
— Да зачмъ вамъ бросать ученье?
— Ахъ, неразумная наивность! Наденька! Молю васъ, ршимте это дло.
— Ну, погодите, я прежде посмотрю, что папенька, маменька и гость длаютъ. Спрячтесь вонъ тамъ за кустами, а я сейчасъ…
Двушка пошла на балконъ, побыла немного въ комнатахъ и вскор вернулась.
— Играютъ въ винтъ. Въ самый азартъ вошли сказала она. — Ну, сядемъ.
И они сли на скамейку.
III
Молодой человкъ обнялъ двушку и спросилъ:
— Надя! Любишь-ли ты меня настолько, чтобъ пойти на вс жертвы?
— Постойте, не обнимайте меня. Я боюсь, что наша горничная Феня побжитъ сейчасъ за водкой къ ужину для Ивана Артамоныча и папаши и увидитъ насъ, отвчала двушка, освобождаясь изъ объятій и отодвигаясь отъ него.
— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Ежели ты ршилась пойти на вс жертвы и лишенія, то пускай вс видятъ нашу любовь.
— Я не знаю, Петръ Аполонычъ, про какія жертвы и лишенія вы говорите…
— Зачмъ — Петръ Аполонычъ? Называй меня просто Пьеръ…