Сегодня мне отчего-то кажется, что Снейп старается быть аккуратнее, привязывая к кольцам мои запястья. Я пытаюсь ни о чем не думать, просто вслушиваюсь в его мерный голос, читающий последние заклинания. И принимаю боль от его вторжения, которая на этот раз все также разрывает меня, но не задевает ничего в моей похожей на умытое дождем пепелище душе. Я по-прежнему стараюсь смотреть ему в глаза, но на этот раз, не сразу, но буквально через пару минут после начала ставшей уже привычной пытки, вместо очертаний каменного свода надо мной абсолютно четко, гораздо реальнее окружающего меня ужаса, начинают проступать совсем иные картины.

Я вдруг вижу красиво украшенную комнату - здесь белые стены, резная мебель, сундуки темного дерева с вырезанными на них быками, рога которых увиты виноградом. Так странно, я могу ясно различить каждую деталь, даже пылинки, пляшущие в воздухе. И из высокого полукруглого окна падает яркий свет, и в нем волосы девочки, замершей у подоконника, кажутся вытканными из тончайшего золота. Наверное, так выглядят ангелы. У нее кроткая улыбка и радостный, полный предвкушения какого-то чуда взгляд, лучистые зеленые глаза…А позади нее стоит статная красивая женщина и, тоже улыбаясь, смотрит на девочку.

– Лукреция, дорогая моя, - наконец, произносит она, - твой отец, кардинал Родриго, прислал тебе подарок на день рождения.

– А отец придет к нам сегодня, мама?
– спрашивает девочка, поворачиваясь спиной к окну и лучезарно глядя на мать.

– Он обещал, мой ангел. Посмотри, что он прислал для тебя.

И в руках у женщины на подушечке из темного бархата лежит невероятной красоты диадема - опалы в серебряной оправе. Камни, будто наполненные изнутри струящимся светящимся туманом. Я смотрю на них, будто стоя позади, у самой двери, так что я даже различаю яркое лазурное небо в окне, сияющее небо какой-то теплой страны. Такой глубины и безмятежной чистоты, которой в наших северных землях просто не бывает.

– Примерь, мое солнышко, - продолжает мать, обращаясь к девочке, - ее специально доставили для тебя из Испании.

И девочка-ангел чуть ли не вприпрыжку бросается к матери, чтобы подержать в руках это чудо, достойное ее красоты.

…Больно, мне вдруг становится так больно, что я не могу больше видеть этой солнечной картины про девочку-ангела, уже протягивающей руку к подарку. Боль, она не просто рвет меня, она пронзает насквозь мое израненное тело. Черт, Снейп, я сразу же вспоминаю, где я на самом деле, и что со мной происходит, и я понимаю, что на этот раз он специально причиняет мне эту боль. Он намеренно меняет угол, под которым входит в меня, будто бы отыскивая возможность сделать мне еще хуже. Я не пытаюсь кричать, у меня все равно ничего не выйдет, только прокусываю нижнюю губу, и вот теперь уже ловлю его наполненный гневом взгляд и не могу понять, за что он сейчас так поступает со мной. Он же никогда раньше… Я, видимо, теряю способность мыслить связно, весь низ живота как будто опаляет жаром и нестерпимой болью, а потом я вообще перестаю его ощущать.

Когда все заканчивается, я проваливаюсь в какую-то прострацию, так что, видимо, этот изверг даже не может понять, в сознании я или нет. Я и сам не знаю, у меня очень кружится голова и привкус крови во рту. И вижу я все какими-то урывками - вот он одевает халат, но почему-то не бежит сразу за зельями, а, забывшись, сначала отвязывает меня от алтаря. Я же, почувствовав свободу, забываю обо все. О том, что мне нельзя двигаться, о том, что я не могу говорить. Мне необходимо понять, за что он так поступил со мной. Зачем он намеренно причинял мне боль? Разве ее и так недостаточно? И я пытаюсь одними губами произнести то единственное, что только и волнует меня сейчас - «зачем?»

– Зачем, Поттер?
– он почти кричит на меня.
– Затем, что ты, идиот, чуть не утянул нас в прошлое прямо во время ритуала. Интересно знать, куда бы мы с тобой ввалились - два голых трахающихся мужика? В какие времена?

Он не должен так, он не может… Я не понимаю… Как он может сейчас кричать на меня? И окончательно потеряв голову от всего, что только что было со мной, от этой адской смеси прозрачного нежного видения о девочке и унизительной калечащей мое несчастное тело боли, которую я недавно испытал, я опираюсь на дрожащие руки и пытаюсь сесть на камне и высказать ему все, что думаю, наплевав на полное отсутствия голоса. О, Мерлин! Я только и успеваю ощутить, как раскаленное копье пронзает меня насквозь от моей порванной задницы до самого затылка, и молча валюсь навзничь, теперь уже окончательно теряя сознание. В надежде, что я разобью себе голову о каменный алтарь…

…Тихо-тихо, только ровное потрескивание дров в камине. И очень тепло. Я лежу на животе, мои ноги широко разведены, я совершенно раздет.

– Лежать, - коротко бросает мне Снейп.

Я вздрагиваю, стискиваю зубы, вцепляюсь пальцами в края подушки. Я не вижу его, судя по тому, откуда я сейчас слышу его голос, он стоит на пороге ванной. Мне по-прежнему больно, конечно, уже не так, как было в подвале, но тоже вполне хватает. Только теперь к этому прибавилось еще одно ощущение - что-то склизкое между моих ягодиц, как будто мазь, она холодит и очень щиплет. Но я не буду стонать, даже если мне и больно. Он же специально это сделал. Почему? Он вроде что-то говорил мне потом… Кричал на меня…

– И не шевелись, пока я не вернусь, - приказывает он, и я слышу, как дверь в ванную захлопывается за ним.

А мне так больно, что я упираюсь лбом в подушку, опять кусаю губы - жжение проникает все глубже, разливается выше, затапливает все до самой поясницы. Мне кажется, внутри меня все превратилось в какое-то крошево, что там, внизу, не осталось ничего целого - одни клочья. И все-таки я не удерживаюсь - начинаю плакать. От боли, от обиды, от всего. У меня нет больше сил. Как я смогу провести с ним всю ночь в одной постели, после того, как он практически искалечил меня? Просто так? Или нет? Мне кажется, я чего-то не могу вспомнить, чего-то очень важного… От мысли, что он сейчас вернется и будет что-то мне выговаривать, прикасаться ко мне, меня начинает бить дрожь, хотя в его спальне очень тепло. И слезы не прекращают литься из моих глаз.