Он нагромоздил уже три слоя громадных камней, но всё ещё чувствовал, что его злость на высокорожденного брата не улеглась. Он был очень сердит на Северуса за внезапную измену после… такой превосходной и в чём-то новой ночи.

Разве не удовлетворял он, Квотриус, все до единого желания брата, разве не подчинялся, когда это было необходимо Северусу, отдаваясь ему всецело, до последнего скрупулуса телесного? Разве он нехорошо овладел самим Северусом, разве не вовремя, после… той ласки, которую уже нельзя было претерпеть, лёжа спокойно, но звала она ко действию? И разве не совершил он действие сие превосходно, к радости и ублаготворению обоих?

Наконец, и это главный вопрос - неужели эта ночь была случайностью или, хуже того, последней… их ночью, и теперь Северус будет только с уродливым бывшим «драгоценным гостем» Гарольдусом? Брат с Гарольдусом, отгородившись от одинокого Квотриуса дерюгой. А ему, несчастному полукровке, хоть и стихийному, почти всемогущему, но нет, не в делах и путях любовных сердца жестокого, изменчивого брата возлюбленного, ему, поклявшемуся после этой ночи хранить вечную верность Северусу, придётся тихо и безропотно сносить волю старшего брата, северного ветра своего непостоянного.

Глава 69.

Не-э-т! Квотриус силой Стихии Воздуха приподнял большой камень, первый подвернувшийся под руку, и опустил на скалистое плато. Тот с грохотом и большим бухом разлетелся в пыль - такой силы ненависть вложил маг Стихий в этот булыжник. Нет, он, Квотриус, не позволит, чтобы сначала с ним говорили стихами в порыве страсти, а потом отбрасывали, как ненужную, использованную вещь!

Квотриус ещё вернётся к ночи и принудит, заставит Северуса прочитанными у него в «книге» разума запретными, черномагическими заклинаниями…

Но среди них нет ни одного, оставляющего душу, сердце и помыслы человека свободными. Значит, это будет, всё равно, что обойтись с возлюбленным братом, как это сделала новобрачная под Повелеванием. И не весь Северус, целиком и полностью, до конца будет принадлежать Квотриусу, но, да, прекрасное, однако только его тело. А вот это уже вовсе нехорошо. И не нужна Квотриусу близость, полученная… такой ценой, близость с бездушным Господином его и всего дома Снепиусов.

– Останусь я здесь до утра,– решил Квотриус.
– Пускай Северус убедится, насколько Гарольдус в любви неискусен, пускай гость нечестивый навсегда разлюбится Северусу моему, северному ветру непостоянному. Пережил же я, что спал он с женщиною несколько раз и ублажал её, пережил и его две полуночи с Гарольдусом, переживу я и сегодняшнюю ночь, но в доме ноги моей не будет, покуда не расстанутся они. Не хочу я прерывать ласки их и объятия. Пускай их тешатся. Всё равно вернётся ко мне Северус, мой солнечный цветок, тепло тела дарящий всем, кто близок ему. Пусть и Гарольдусу за безобразие его хоть толика любви высокорожденного брата, да достанется.

И Квотриус продолжил возводить стену с помощью Стихий, не забывая оставить проём для очень широких ворот…

Сохранившихся и поныне, только слегка подновлённых в пятнадцатом столетии Главных ворот Хогвартса.

… Ремус, обручённый колечком из «бензоата», это было единственное запомнившееся ему слово, чувствовал себя хреново. Очень хреново, и хрень эта происходила с его пальцем - колечко, растянувшись, а потом сжавшись на пальце Люпина, превращало сей злосчастный палец в сардельку. Обручальное кольцо из неведомой ебаной хуйни было ему откровенно мало. Но снять его сейчас, когда все взгляды устремлены на его и Луны правые руки… Это невозможно, да просто немыслимо!

– Придётся тебе, Рем, потерпеть, пока церемония не кончится, и мисс, пока ещё мисс Лавгуд, твоя наречённая, не аппарирует или перенесётся одним ей известным способом из одного замка в другой, чтобы продолжать работать.

И, да, мисс Лавгуд шепнула Ремусу с утречка, когда они в первый раз оделись, что за «Северусом Снейпом» установлена слежка. Так что, лучше больше не появляться в замке под его личиной и вообще:

– Хватит уже тебе, любимый, переводить основу для Полиморфного зелья, сваренную самим профессором Снейпом, хоть вы и… были друзьями, пока он не исчез. Не то рассердится он на тебя, когда вернётся, миленький мой, ой, я не то, не… того имела в виду, а только тебя, тебя одного, мой пупсик. А-а, ты же не знаешь, что он вернётся, правда, ему придётся для этого попотеть. Но он вернётся не один.

Нет, правда-правда, он вернётся с одним очень интересным мужчиной.

– А мужчина из прошлого?
– спросил, затаив дыхание, Рем.

– А как же!
– игриво ответила Луна.
– Из о-о-чень дальнего прошлого. Но наш человек, наш. И ты очень хорошо был с ним знаком, правда, давно, хоть и… в несколько, да совершенно!
– другом амплуа.

Но… не буду больше, а то я тебе всё по секрету расскажу, а секрет этот связан со временным парадоксом, поэтому попросту не поддаётся человеческой логике и объяснениям. Например, моей логике и моим же объяснениям. А, значит, это точно парадокс потому, что логика у меня неженская, да и воля тоже.

Я же не побоялась, в отличие от тех людей, что в этом замке, прийти к тебе на помощь, - убеждённо добавила она.

На этом Луна резко перевела разговор на какие-то её замыслы с миленьким, которые и реализовала так… э… своеобразно, в первый раз - без особой удачи, но предоставив Люпину возможность находиться на грани и собственноручно, в прямом смысле слова, эту грань, уже ставшую было совсем мучительной, перейти. Во второй же раз Люпин только и сказал себе мысленно:

– Вот это женщина. Заебись.