Снейп ожидал, что Поттер, который, конечно же, не спит, прекрасно слышит его «латинские напевы», «песни западных ромеев» и тому подобное, становящееся всё более откровенным и детальным в описаниях. Но никакого отзыва из-за полога не слышалось - тишь да гладь да Божья благодать.

Тогда Северус перекинул полог, чтобы оказаться отгороженным от мира вместе с обиженным сегодня Гарри, и, может, даже утешить его хотя бы поцелуями, но… Поттера в постели не было.

Вскоре вернулся скидывающий на ходу плащ на волчьей шкуре Квотриус, обнажая прекрасное тело, и Северус снова забыл обо всём на свете, даже о сортире - да не очень-то и хотелось, если честно сказать.

Они начали с поцелуев, сначала медленных, в веки, уголки глаз, брови, потом спустились медленно к губам, проникаясь их наичудеснейшим вкусом и ароматом. Северус первым, почти, как всегда, проник в рот Квотриуса и подлез кончиком языка под корень его мякоти, теребя её и нажимая мягко на нежную, связывающую язык со ртом мышцу, сейчас напряжённую и остро чувствующую. Квотриус не мог даже застонать - у него язык прилип к гортани.

Едва они закончили ласкать друг другу волосы, шеи и уши, братья перешли к ключицам, как и почти всякий раз, будучи ещё в ударе после ночного «изобретения» Северуса, придумывая новые ласки. Сейчас Квотриус посасывал кожу на плече высокорожденного брата, прикусывая её и выводя неведомые им обоим узоры и знаки незнаемых даже многомудрому ворону - Снейпу, письмён.

Северус тихо застонал, когда Квотриус вобрал в рот кожу на ключице и поставил ему засос, глубокий, наливающийся сиреневой, со следами зубов. Он хотел было точно также отметить и младшего брата, когда в спальню вошёл Гарри с вопросом и вполне себе дельным таким предложением.

Он сказал специально громко, чтобы голубки вздрогнули:

– Всё лижетесь и обжимаетесь? Никак не наебётесь всласть? Садитесь уже на кухне, жрать подано.

Северус, не размыкая объятий с Квотриусом, спросил томным, бархатным снаружи, но злым по сути своей голосом:

– И давно ли научился ты выражаться языком черни, о Гарри мой Гарри? Кто научил тебя сему наречию недостойному?

– Таррва и научил. Я говорю - жратва готова. А вы ли не проголодались, трахаясь всю ночь и, между прочим, не давая спать спокойно не только себе, но и соседу по постели, да, и забыл представиться - кухонному рабу вашему, Господа благородные.

Глава 66.

Гарри сделал что-то среднее между поклоном в ноги и реверансом, а потому чуть было не свалился на пол - заплелись непослушные ноги.

Северус видел это и рассмеялся. Квотриус повернулся и увидел, как Гарольдус пытается разобраться со своими ногами, словно бы переплетёнными меж собою, и тоже засмеялся, но тихонечко.

– Смеётесь, изверги? Я ж не только ночью вас рядом терпел, но и поесть сготовил - там окорок нарезан, яичницу с салом, но по-английски я сделал.

– Но у нас же нет курятника, о Гарольдус, благородный повар! Так откуда же яйца? Неужли… - и Квотриус снова рассмеялся.

Северус тоже засмеялся шутке брата, но быстро перестал потому, что увидел как по бывшей розовато-оливковой, теперь попунцовевшей щеке Гарри - его Гарри!
– катится одинокая слезинка. Хорошо хоть, он вообще не устроил им истерику за их гоготание и издевательства, он - невыспавшийся, наверняка, исстрадавшийся из-за ревности к Квотриусу, когда тот сошёлся с ним, Севом, всего лишь за тряпкой, разделившей любовников и Гарри, но уже с утра, несмотря на переживания душевные, позаботившийся об их пропитании. Не получив ни крохи хлеба духовного (или телесного, это на выбор пользователя), он позаботился об их хлебе насущном.

– Квотриус, да перестанем же глумиться над тем из нас, троих магов, который приготовил трапезу сытную нам с тобою.

– Хорошо. Да будет по слову твоему, Северус возлюбленный мой. Не стану я играть боле в мальчишку-забияку, поющего похабные песни невесте и жениху, дабы получить от родственников и гостей молодожёнов, идущих вослед жениху счастливому, пригоршню орехов, - серьёзно сказал брат младший.

– Прости меня, о Гарольдус, будь так великодушен и незлопамятен. Но скажи, откуда в нашем доме куриные яйца?
– чрезвычайно, просто на удивление вежественно спросил Квотриус.

– Ла-адно уж, прощаю тебя, Квотриус, а что скажешь ты, о Северус любвеобильный, сам нарушающий своё же правило здесь, среди саксов?

– Что скажу я? Да, пожалуй, ничего. В доме сём только мы с тобою разумеем по-англски, потому-то мне и забот нет, на коем языке выражать чувства, меня переполняющие.

«Не извиняться», - Северус решил сделать это правилом для себя в отношении Поттера.

– Мордред меня побери, гарпии меня раздерите! Я должен не только следить за каждым из них, как бы они не передрались из-за меня, эти двое погодков. Но Квотриус, ладно, он хотя бы разумен, а вот Гарри, Гарри мой Гарри может и влепить мне или Квотриусу за устроенную ночью оргию.

Сегодня же буду учить его, как надо любить правильно, чтобы нравилось не только, да и не столько, пока что, мне одному,– окончательно решился Северус.

– Квотриус, сегодняшнею ночью я должен побыть с Гарольдусом.

Твёрдо и безоговорочно заявил опешившему брату профессор.

– И я не приму твоего отказа понять меня, прости великодушно, но это воля Господина дома - спать с гостем сегодня. Отгородимся мы от те…

– Да уйду я прочь, в ночь морозную! Уж лучше помаяться мне в амбаре, нежели быть свидетелем зазорного совокупления «драгоценного гостя» твоего с тобою!