Сосуд на столике под руководством его палочки медленно нагревается. Снейп растирает меж ладонями какие-то специи, тонкие полукольца пара всё насыщеннее пахнут терпкостью. Одна прядь отделяется от волос, и он взмахом головы возвращает её назад. Движения уверенные и плавные, и даже эта упавшая прядь - словно необходимая часть сценария, без которой всё будет неполным.

Бывают такие минуты, которые хотелось бы превратить в часы…Чтобы успеть насмотреться.

Он протягивает бокал, вдыхаю - гвоздика и мёд, апельсин и немного корицы, и ещё что-то неуловимое.

Беру, наши пальцы соприкасаются. Смотрю ему в глаза. Какое-то время пальцы вот так - друг с другом. Я отвожу взгляд, а он пальцы. Потом садится в соседнее кресло - близко ко мне, с точно таким же бокалом.

Делаю первый глоток и жмурюсь от удовольствия.

– Профессор, ваш напиток - чудо. Только ради этого уже стоило к вам прийти.

– Только ради этого?
– он тихо уточняет, поворачивая бокал вокруг оси.

Набираюсь наглости:

– Нет, и ради того, чтобы увидеть вас - тоже.

И смотрю прямо ему в глаза. Пусть! Мне уже всё равно. Если за право быть с ним - вот так, как сейчас, надо платить такую цену, я буду. Буду задыхаться от страха и от собственных нелепых слов.

Он протягивает руку и проводит ладонью по моей щеке. Я не дышу и не двигаюсь. Это так… так медленно и горячо - никакому глинтвейну не сравниться. Кровь несётся по венам с бешеной скоростью и врывается обратно в сердце практически вскипевшей - такая неправильность и невозможность.

А его рука всё скользит, уже теперь к шее, зарывается в волосы. Я отставляю бокал и подаюсь вперёд, вцепляюсь ему в плечо. Мы одновременно, не сговариваясь, встаём, я медлю секунду, а потом с размаху прижимаюсь к нему и, отрезая пути к отступлению, обхватываю обеими руками его спину. Тёплая ладонь притягивает мою голову, прижимает, а другая - обвивается вокруг талии.

Сквозь колючую ткань сюртука я слышу гулкие удары его сердца и вжимаюсь что есть силы щекой ему в грудь.

Глазам горячо и влажно.

Потом проходит каких-то три тысячи лет.

А потом он поднимает мой подбородок - пальцами, которые мне ужасно хочется словить губами - и другой рукой вытирает мне щёку:

– Всё хорошо, ну что ты… Что ты…

И взгляд у него такой, что мне не стыдно перед ним за свои мокрые ресницы.

Я с сожалением отрываюсь от него и опускаюсь обратно в кресло.

– Ну как, согрелся?

– Да. Простите, в последнее время вам слишком часто приходится со мной возиться.

Он хмыкает:

– А кто сказал, что я вожусь? Может, я тоже получаю от этого удовольствие.

Я изумлённо смотрю - не может быть, чтобы он это всерьёз.

И думаю - что, если я когда-нибудь ещё раз обниму его? И что, если он мне это позволит…

Но тогда… а вдруг он подумает, что я… Да мне всё равно, что он обо мне подумает, мне уже и самому, кажется, плевать, кто я.

* * *

Он сидит, чуть прикрыв глаза ресницами - на щёки от них ложатся тени.

Наверное, он действительно отогрелся, наконец - плед отброшен в сторону, руки свободно и небрежно лежат на подлокотниках, плечи уже не напряжены, голова чуть откинута назад, открывая шею в расстёгнутом вороте рубашки.

Хочется смотреть на него - такого, не отрываясь.

Я уже не помню, как испугался за него - промёрзшего, пытающего улыбнуться застывшими губами, хотя действительно испугался - даже больше, чем обрадовался, что он всё-таки пришёл.

Хотелось схватить его за плечи и трясти, пока не поймёт, чёрт его возьми, что есть люди, которым бывает по-настоящему страшно за него. Вцепиться, притянуть к себе, не отпускать, потому что когда он со мной - с ним ничего не случится. Я не позволю.

Мне легче отругать этого придурка, чем сказать самому себе - ты просто рад, что он пришёл. Ты даже сам себе не признался бы, что ждал его. Что он тебе нужен - вот этот мальчишка. Хотя… никакой он уже не мальчишка, стоит только посмотреть в глаза, скользнуть взглядом по губам, плечам, рукам, а потом вниз… Чёрт. Северус, хватит.

Он, похоже, задремал, окончательно согревшись, хвала глинтвейну. Голова ушла чуть вбок, к плечу, волосы разметались, на щеках проступил румянец, губы приоткрыты, и ровно, размеренно поднимается и опускается грудь. У меня перехватывает дыхание.

Видимо, спать он будет снова у меня. Поднимаю его на руки, прижимаю к себе, он что-то бормочет во сне и закидывает руки, крепко обхватывая меня за шею и утыкаясь в плечо. Мальчик мой.

Как хорошо, что ты спишь, иначе я бы не позволил себе того, что позволяю сейчас - прижимаюсь губами к твоим волосам, зарываюсь в них лицом.