По дебрям гнался Лев за Серной; Уже ее он настигал И взором алчным пожирал Обед себе в ней сытный, верный. Спастись, казалось, ей нельзя никак:Дорогу обоим пересекал овраг;Но Серна легкая все силы натянула — Подобно из лука стреле, Над пропастью она махнула —И стала супротив на каменной скале. Мой Лев остановился.На эту пору друг его вблизи случился: Друг этот был – Лиса.«Как!» говорит она: «с твоим проворством, силой, Ужели ты уступишь Серне хилой!Лишь пожелай, тебе возможны чудеса: Хоть пропасть широка, но если ты захочешь, То, верно, перескочишь.Поверь же совести и дружбе ты моей:Не стала бы твоих отваживать я дней, Когда б не знала И крепости, и легкости твоей». Тут кровь во Льве вскипела, заиграла; Он бросился со всех четырех ног;Однако ж пропасти перескочить не мог: Стремглав слетел и – до-смерти убился. А что ж его сердечный друг? Он потихохоньку в овраг спустилсяИ, видя, что уж Льву ни лести, ни услуг Не надо боле, Он, на просторе и на воле, Справлять поминки другу сталИ в месяц до костей он друга оглодал.
Крестьянин и лошадь
Крестьянин засевал овес; То видя, Лошадь молодая Так про себя ворчала, рассуждая:«За делом столько он овса сюда принес! Вот, говорят, что люди нас умнее: Что может быть безумней и смешнее, Как поле целое изрыть, Чтоб после рассорить На нем овес свой попустому?Стравил бы он его иль мне, или гнедому;Хоть курам бы его он вздумал разбросать,Всё было б более похоже то на стать;Хоть спрятал бы его: я видела б в том скупость;А попусту бросать! Нет, это просто глупость».Вот к осени, меж тем, овес тот убран был,И наш Крестьянин им того ж Коня кормил. Читатель! Верно, нет сомненья,Что не одобришь ты конева рассужденья; Но с самой древности, в наш даже век, Не так ли дерзко человек О воле судит Провиденья, В безумной слепоте своей,Не ведая его ни цели, ни путей?
Белка
У Льва служила Белка,Не знаю, как и чем; но дело только в том,Что служба Белкина угодна перед Львом;А угодить на Льва, конечно, не безделка.За то обещан ей орехов целый воз.Обещан – между тем всё время улетает;А Белочка моя нередко голодаетИ скалит перед Львом зубки свои сквозь слёз.Посмотрит: по лесу то там, то сям мелькают Ее подружки в вышине;Она лишь глазками моргает, а онеОрешки, знай себе, щелкают да щелкают.Но наша Белочка к орешнику лишь шаг, Глядит – нельзя никак:На службу Льву ее то кличут, то толкают.Вот Белка, наконец, уж стала и стараИ Льву наскучила: в отставку ей пора. Отставку Белке дали,И точно, целый воз орехов ей прислали.Орехи славные, каких не видел свет; Все на-отбор: орех к ореху – чудо! Одно лишь только худо — Давно зубов у Белки нет.
Щука
На Щуку подан в суд донос. Что от нее житья в пруде не стало; Улик представлен целый воз, И виноватую, как надлежало, На суд в большой лохани принесли. Судьи невдалеке сбирались; На ближнем их лугу пасли;Однако ж имена в архиве их остались: То были два Осла,Две Клячи старые, да два иль три Козла; Для должного ж в порядке дел надзораИм придана была Лиса за Прокурора. И слух между народа шел,Что Щука Лисыньке снабжала рыбный стол;Со всем тем, не было в судьях лицеприязни, И то сказать, что Щукиных проказУдобства не было закрыть на этот раз.Так делать нечего: пришло писать указ,Чтоб виноватую предать позорной казни И, в страх другим, повесить на суку.«Почтенные судьи!» Лиса тут приступила:«Повесить мало: я б ей казнь определила,Какой не видано у нас здесь на веку:Чтоб было впредь плутам и страшно, и опасно — Так утопить ее в реке». – «Прекрасно!»Кричат судьи. На том решили все согласно. И Щуку бросили – в реку!
Кукушка и орел
Орел пожаловал Кукушку в Соловьи. Кукушка, в новом чине, Усевшись важно на осине, Таланты в музыке свои Выказывать пустилась; Глядит – все прочь летят,Одни смеются ей, а те ее бранят. Моя Кукушка огорчиласьИ с жалобой на птиц к Орлу спешит она.«Помилуй!» говорит: «по твоему веленью Я Соловьем в лесу здесь названа; А моему смеяться смеют пенью!» —«Мой друг!» Орел в ответ: «я царь, но я не бог.Нельзя мне от беды твоей тебя избавить.Кукушку Соловьем честить я мог заставить;Но сделать Соловьем Кукушку я не мог».
Бритвы
С знакомцем съехавшись однажды я в дороге,С ним вместе на одном ночлеге ночевал. Поутру, чуть лишь я глаза продрал,И что же узнаю? – Приятель мой в тревоге:Вчера заснули мы меж шуток, без забот;Теперь я слушаю – приятель стал не тот. То вскрикнет он, то охнет, то вздохнет.«Что сделалось с тобой, мой милый?.. Я надеюсь, Не болен ты». – «Ох! ничего: я бреюсь».—«Как! только?» Тут я встал – гляжу: проказник мойУ зеркала сквозь слез так кисло морщит рожу,Как будто бы с него содрать сбирались кожу.Узнавши, наконец, вину беды такой,«Что дива?» я сказал: «ты сам себя тиранишь. Пожалуй, посмотри: Ведь у тебя не Бритвы – косари;Не бриться – мучиться ты только с ними станешь».— «Ох, братец, признаюсь, Что Бритвы очень тупы!Как этого не знать? Ведь мы не так уж глупы;Да острыми-то я порезаться боюсь».— «А я, мой друг, тебя уверить смею, Что Бритвою тупой изрежешься скорей, А острою обреешься верней: Умей владеть лишь ею».
