— Сегодня он ускользнул от меня, — шептал он потом, дрожа всем телом. — Но в следующий раз я найду и убью его.

Фарси вылетел из квартиры, хлопнув дверью.

Жена Тауфика приготовила роскошный ужин и оставила мужчин одних. За чаем управляющий как ни в чем не бывало докладывал хозяину о делах компании. Только удачные сделки! Назри глотал свои язвительные замечания, запивая их крепким чаем.

— Все это не имеет смысла, если он поймает меня, — только и сказал он.

Тауфик был уверен, что Аббани следует немедленно покинуть город, однако тот и слышать не желал ни о чем подобном. Тогда управляющий стал подыскивать безопасное место в Дамаске и его окрестностях и вспомнил о дяде Назри Бадрульдине. Тот был владельцем похожего на замок особняка в деревне Думмар, в пригороде.

Выбирать не приходилось. Когда однажды, устав от одиночества, Назри средь бела дня зашел в кафе «Гавана», он чуть было не попал в руки своего преследователя. Попивая кофе, Аббани наблюдал за публикой, как вдруг увидел на другой стороне улицы Хамида Фарси, который, как ему показалось, внимательно смотрел в сторону кафе. Если бы не трамвай, так вовремя загородивший обзор, Назри непременно оказался бы в поле его зрения. Воспользовавшись моментом, Аббани бежал через черный ход, запрыгнул в такси и умчался в Думмар. Теперь каллиграф представлялся ему огромной каракатицей, простиравшей свои щупальца всюду, куда бы он ни направился.

Дядя Бадрульдин был богатым землевладельцем старого поколения и считал всех горожан пропащими людьми. Еще в детстве Назри замечал его ограниченность. Навещая в Дамаске его родителей, дядя обязательно привозил своих яблок и любил порассуждать о последних временах, «когда люди забыли мать-землю». А если он заговаривал об испорченности молодежи, развратных женах, выхлопных газах или войнах, что то и дело вспыхивают в разных частях планеты, становилось совсем скучно. Больше десяти минут Назри не выдерживал. Дядя ни разу не рассказал ни одной интересной истории, он только проповедовал против упадка нравов.

Теперь же, дожив до семидесяти лет, дядя Бадрульдин, ко всему прочему, стал бояться Страшного суда, которого ожидал со дня на день. Что бы ни случилось в мире — непогода, война или эпидемия, — служило ему лишним доказательством того, что конец света близок.

Все это никак не облегчало участи Назри, вынужденного постоянно находиться в его обществе. Во рту у старика не осталось ни одного зуба, поэтому, увлеченный разговором, он брызгал на собеседника слюной.

— Конец близок, и Земля упадет на Солнце и сгорит, как лист бумаги, — говорил дядя.

После таких апокалиптических пророчеств Назри с трудом удавалось заснуть. Одна кошмарная картина сменяла другую, пока он не просыпался среди ночи в холодном поту.

Вскоре Назри совсем потерял счет времени.

Другим испытанием стало для него крестьянское хлебосольство.

— Что ты ковыряешься, как капризный школьник? — кричал дядя. — Накладывай! Наши гости не ложатся спать голодными. Ешь смелей, мы не городские.

При этом Назри твердо знал, что дядя считает каждый проглоченный им кусок.

Назри в жизни не ел десерта, считая овощи и сладкое пищей детей и больных. Ему требовался крепкий кофе с кардамоном. Дядя на это возразил, что кофе ядовит и, поскольку в его доме на стол подают исключительно дары сирийских полей, он у него не в чести. Курение также воспрещалось, а арак Аббани пил тайком, прямо из бутылки, без воды и льда. Это было невыносимо!

Проходили дни и недели, так похожие друг на друга, пока однажды холодной ночью Назри словно очнулся от кошмарного сна. Он бежал и, только увидев на шоссе огни направляющегося в Дамаск автобуса, перевел дух. Аббани замахал рукой, и шофер остановился. Салон был почти пуст. Лишь несколько направляющихся на рынок крестьян, с овощами и курами, составили компанию Назри.

Вскоре его охватил глубокий сон. Аббани очнулся на въезде в Дамаск, где водитель резко затормозил, пропуская через дорогу небольшую отару овец. Пастух, ругаясь, погонял вожака, который встал посреди шоссе и пялился в сторону пробуждающейся столицы.

— Даже бараны влюбляются в этот город, — сказал Назри своему соседу.

— Через три дня эти бараны будут играть там в нарды и пить арак, — ответил ему мужчина. — Именно поэтому скот быстро забивают. Кто выживет, станет гражданином Дамаска.

В этот момент палка пастуха опустилась на голову вожака. Небо над городом уже просветлело.

Первым делом Назри поспешил в свой офис, к Тауфику.

— И куда ты собираешься теперь податься? — устало спросил его тот.

— К моей шлюхе. Там меня никто не будет искать, — отвечал Назри.

— Неплохая идея, — одобрил Тауфик. — Только не выходи на улицу днем. Будь осторожен!

По дороге к Асмахан Назри спрашивал себя, почему законные жены кажутся ему такими уродливыми. Он понимал, что каждая из них красива по-своему, однако не для него. Почему люди, которых мы больше не любим, сразу становятся безобразными? Асмахан он находил миловидной и очень привлекательной, Тауфик же, напротив, не считал ее красивой. «Следовательно, — делал вывод Назри, — я люблю ее. Возможно, именно потому, что она не моя. Она как пустыня — принадлежит всем и никому». Тут он увидел, как из дома Асмахан выходит очередной клиент, маленький пожилой господин. Назри перешел улицу и нажал кнопку звонка.