Об исчезновении жены Хамид узнал, вернувшись поздно вечером домой. В школе было много работы. Лишь далеко во второй половине дня ему удалось довести нелегкие переговоры до успешного завершения. Теперь Фарси получил заказ на все орнаменты и каллиграфии для мечети Саладина, строительство которой финансировала Саудовская Аравия. Это далось ему тем более не просто, потому что конкуренты выразили готовность работать и за пятую часть его гонорара. Трое известных сирийских мастеров ушли ни с чем. Хамид предложил им уроки в школе за хорошие деньги, и они с радостью согласились. Поистине это был благословенный день!

Итак, Фарси возвращался домой довольный и счастливый. Занятия начались в первых числах апреля, на месяц раньше запланированного срока, а в Лиге знающих ему удалось побороть всех завистников, оспаривавших у него титул Великого магистра. Подавляющее большинство членов союза оказало ему полное доверие. Оппоненты Фарси выбрали неудачный момент: теперь он был не просто лучшим мастером, но и героем, чьи заслуги перед каллиграфией казались неоспоримы.

«Ты это сделал, Хамид», — напевал он себе под нос, а потом глубоко вздохнул и произнес почти вслух: «Да!»

Фарси спешил домой, к жене. Он нес ей подарок: ночную сорочку из прозрачного красного шелка.

В дорогом магазине Фарси купил двести граммов бастурмы — вяленой говядины в пикантной оболочке из острых специй, а также деликатесного сыра и оливок. Он взял для Нуры и стакан маринованных в оливковом масле артишоков из Италии. В овощной лавке на углу Фарси впервые разорился на дорогой ананас.

— Сегодня особенный день, — пояснил он продавцу.

Мастер открыл дверь, напевая любовную песню.

На всю жизнь Фарси запомнил эту зловещую тишину. Как ни странно, он сразу понял, что Нура не у соседки и не у родителей и произошло нечто ужасное. Хамид направился на кухню, положил пакеты на стол.

— Нура! — позвал он.

Сердце учащенно билось.

Ни ответа, ни записки. Фарси вышел во двор и в бессилии опустился на стул возле фонтана. В этот момент он осознал всю непоправимость катастрофы.

— В жизни бывают мгновения, когда понимаешь, что твоя жизнь — сплошная ошибка, начиная с того, что ты родился не в то время и не в том месте. Я чуть не умер от ужаса, когда со мной случилось такое, — вспоминал он позже.

Его слушатели сочувствовали ему, но ничего не понимали.

Многое из того, что он сделал, казалось ему неправильным. Он хотел одного: спасти шрифт. Тот самый, передающий несколькими божественными знаками шум океана, ширь пустыни и величие гор, заставляющий сердце учащенно биться, а дух парить. Разве не буква делает бессмертным все то, что люди доверяют бумаге? Такое под силу только Богу. И Фарси понял это. Буква — божество, и лишь пожертвовавший ради нее всем достоин войти в ее рай. Что такое жена и дети в сравнении с этим? Разве не чувствовал Хамид Фарси себя чужим в родительской семье? Только сумасшедший может ударить сына за его божественный дар. Значит, отец был нездоров? А мать, ни разу его не защитившая и никогда не любившая? Или она тоже болела?

И как только ему могла прийти в голову эта идиотская идея насчет женитьбы? Разумеется, он не создан для этого. Он ведь не такой сластолюбец, как этот петух Назри. Нет. Никогда еще любовь не приносила ему столько счастья, сколько каллиграфия.

Так и сидел Фарси в своем покинутом доме, ожидая, когда придет сосед и скажет ему, что Нура упала в обморок или свалилась с лестницы и сейчас находится в больнице. Но никто не стучал дверным молотком и не звонил, хотя Фарси включил свет во всех комнатах и радио на всю громкость, чтобы уведомить соседей о том, что он дома.

Через несколько часов версия с несчастным случаем показалась ему абсурдной, а осознание собственной беспомощности стало невыносимым. Окажись Нура в больнице, ее родители давно бы сообщили ему об этом.

Фарси не заметил, сколько проспал в ту ночь. Его жесткое расписание раз и навсегда нарушилось. День больше не отделялся четкой границей от ночи, и отныне каллиграф жил в неопределенном времени суток, где сон перемежался с часами бодрствования.

Внезапно его разбудил стук в дверь. Фарси вздрогнул и встряхнул руку: ему снился кошмарный сон, в котором его между указательным и средним пальцем ужалила оса. Внезапно он обнаружил себя лежащим на кровати в костюме. Впервые в жизни Фарси завалился спать, не помывшись и не сняв с себя одежду. Было рано, за окном только рассветало.

Под дверью стоял отец Нуры, бледный и с красными от слез глазами. Он выглядел хуже некуда.

— Ассалям алейкум, — сухо поздоровался каллиграф.

По своему обыкновению, шейх не стал вертеть хвостом и сразу перешел к делу. Он молча бросил письма на столик, стоявший во внутреннем дворе, и застыл, глядя на Хамида. Мастер, конечно, сразу узнал свои работы. Но как, во имя всего святого, они попали в руки шейха Рами? Внезапно ему все стало ясно. Фарси понял, что хочет сказать ему ученый тесть своим молчанием. Колени его обмякли, и он повалился на стул. Что мог ответить Хамид отцу своей жены? Он все еще надеялся, что происходящее — всего лишь кошмарный сон.