От подобных размышлений его каждый раз отвлекал внутренний голос, слишком напоминавший ему отца: «И ты думаешь, глупец, что удовлетворишь ее? — спрашивал он. — Эта женщина имеет семерых любовников, и что она будет делать, оставшись с одним таким храпуном, как ты? Она немедленно найдет себе второго, третьего, четвертого и увенчает тебя семиярусной конструкцией рогов, которая не войдет ни в одну дверь».

Назри тряхнул головой — и тут в комнату вошла Асмахан. Она завернулась в легкую шелковую накидку, а светлые волосы уложила в виде пирамиды, украсив их стразами и страусовыми перьями.

Асмахан считалась самой красивой проституткой Дамаска, и если мужчины не выстраивались в очередь под ее дверью, то только из-за высокой цены. Сотня лир за один сеанс — ровно столько зарабатывал за неделю Тауфик. Только депутатам парламента, министрам, богатым землевладельцам, генералам и крупным бизнесменам было по карману такое удовольствие.

В тот день после короткой любовной игры Назри захотел узнать, который он у нее сегодня по счету.

— Третий, — спокойно ответила Асмахан, надевая нижнее белье.

— Может, на сегодня достаточно? — вырвалось у него.

Но Асмахан только рассмеялась.

— Поторопись, — сказала она спустя некоторое время. — Скоро придет спикер парламента. С ним я изображаю невинную студентку. Ты же знаешь, он профессор.

— А потом? — поинтересовался Назри.

— Поторопись, — повторила она. — Потом будут еще трое, или четверо, или пятеро — все зависит от того, насколько ревнивы их супруги.

С этими словами Асмахан, смеясь, но решительно подтолкнула его к двери.

«Странная женщина, — в который раз подумал о ней Назри. — Как будто не арабка».

Асмахан совершенно не стыдилась своей работы и смотрела на нее как на обыкновенный бизнес.

— Проститутка — древнейшая профессия на земле, — сказала ему как-то она. — Один продает силу своих рук, другой — глаз, третий — спины. Я продаю работу своего влагалища.

Все выглядело вполне естественно, но Назри не понравились ее рассуждения.

— Представим себе, — продолжала Асмахан, — красивую и умную девушку, вступившую в брачный возраст. Какого жениха выберут ей родители из сотен претендентов? Нет, не самого душевного и красноречивого. И не самого умного, не говоря уже о самом честном. Они выберут самого богатого и влиятельного, а что это, как не покупка и продажа? Здоровую и красивую женщину отдают в обмен на власть и защиту для нее самой и ее семьи. Но я вижу, ты меня не понимаешь…

Назри окончательно запутался. Она говорила как будто по-арабски и в то же время на каком-то чужом языке.

На этот раз Аббани отправился к каллиграфу во второй половине дня, надеясь, что к тому времени он успеет чем-нибудь прополоскать рот. Действительно, теперь мастер дышал запахом апельсина и кориандра.

— Понравилось ли президенту наше последнее письмо? — спросил Фарси сразу после приветствия.

— Да, очень. Разве может не понравиться то, что вышло из-под вашего пера? — спросил Назри, направив свое внимание на острый нож, которым мастер обрабатывал тростниковую трубочку.

— Я почти закончил. Садитесь, пожалуйста. — Он показал гостю на стул.

К каллиграфу подошел подмастерье и спросил сусальное золото. Фарси открыл шкаф и достал из него толстую тетрадь.

— Осталось семьдесят листов. Когда закончишь, напишешь, сколько взял, и поставишь дату на странице в конце тетради. И осторожней, это золото!

Подмастерье был уже не мальчик и почувствовал себя неловко оттого, что его наставляли в присутствии гостя.

— Да, господин, я всегда обращаюсь с ним бережно, — покорно ответил он.

— И пришли сюда Юсуфа, пусть принесет нам два кофе, — велел напоследок каллиграф.

Из мастерской вышел маленький косоглазый мальчик и спросил Фарси, какой именно кофе он хочет.

— Много сахара и чуть-чуть кардамона, — ответил тот, после чего малыш отправился в кофейню Карама в самом конце улицы.

Наблюдая за мальчиком, Назри удивился его опрятности. Вообще, учеников Фарси от работников соседних лавок отличала какая-то особая элегантность.

— Каллиграфия не терпит небрежности, — коротко ответил мастер на комплимент клиента.

— Сегодня я пришел к вам с необычной просьбой, — сказал Назри, допив свой кофе и подвигая стул ближе к Фарси. — Это личное, для женщины, понимаете? — продолжал он шепотом. — Разумеется, не для жены. Кто пишет любовные послания законной супруге?

Каллиграф холодно усмехнулся.

— Вот, посмотрите. — Назри достал из бумажника сложенную записку, развернул и протянул мастеру.

Фарси прочитал фразу, которая ему понравилась.

— Какого размера должна быть надпись? — спросил он.