Я сейчас пишу вторую картину для салона 1931 года — обе на русские темы. В этом году никуда не поедем. Буду усиленно работать — по 10 часов в день — вечером пишу миниатюрные картины для предстоящей в декабре выставки миниатюр.

Я писал тебе о покупке моей картины в Нью-Йоркском музее „Сто раз Русь“. Заплатили 6 тысяч франков. Я писал тебе, что твоя картина прошлогодняя „Девочки по деревне идут“ продалась в новой галерее за 15 франков».

«У нас все по-старому, переживаем кризисы, и еще у нас во Франции лучше, чем в Германии и Англии. Горбатов в Берлине уже пишет портреты, так как пейзажи никто не берет, а портретик можно кому-нибудь всучить.

Я продал у себя в мастерской твою картину за 2000 франков без подрамки и рамы, твоих двух баб у изгороди в красном и темном платке. Глядишь, скоро год скромной жизни обеспечен».

15.12.1933 года. «Мы здоровы, дел никаких, живем кое-как, и то слава богу — лишь бы быть здоровыми. Начали поговаривать, что кризис на исходе».

«Время у нас сейчас тяжелое, все идет американский кризис — в галереях уже 6 месяцев никаких продаж, кто уже давно живет в Париже, тому легче (его) переносить — а мне повезло, я получил заказ (на) жанровую картину для компании „Зингер“ „Швейные машины“, 100-летний юбилей, и заработал 30 000 франков. Так это мне хорошо.

„Галерея Ж П.“ погибла для нас навсегда, там теперь устраиваются выставки крайне левых направлений.

Ты спрашиваешь, будет ли на твои картины пошлина и сколько картин можно привезти. Пошлину никто не платит, если везет сам художник.

Склеивается из картона трубка крепкая, ну, диаметром 10 или 12 сантиметров, а в нее вовнутрь вкладываются картины. Последний день доставки (картин) в Салон — 7 марта. Если от тебя картины не придут вовремя, я выставлю что-нибудь из твоих старых работ, например, „Мальчишки у забора“».

«С салоном вышло печально, не приняли ни одной.

Я посылал (твои) из прошлогодних. Я посылал „Девочку в желтом полушубке“ и маленькую самую „У изгороди“ (это прямо шедеврик, по-моему), а вот не приняли. Это они делают гонение на иностранных художников и бракуют».

«Я в этом году даже заручился протекцией известного художника-пейзажиста, и вот он сообщает мне, что и меня прокатили, одну лишь приняли, и то я счастлив! У меня были две чудные картины, и все же одну прокатили».

Уехав из России, Константин Александрович Вещилов, тем не менее, внимательно следит за творчеством советских художников, своих бывших однокашников, потому в одном из писем сообщает Федоту Васильевичу, что вчера в Париже на Всемирной художественной выставке зашел в отдел, где расположена советская живопись. Представлена она одной-единственной картиной Исаака Израилевича Бродского «Ворошилов на лыжной прогулке».

Далее, без каких-либо комментариев, Константин Александрович бесстрастно добавляет, что в зале советской живописи посетителей нет.

Почему же бесстрастно? Да потому, что в письмах он продолжает поддерживать отношения с Бродским, видимо, поведывает Исааку Израилевичу о том, что Сычкову давно за шестьдесят, а он, несмотря на огромную работоспособность, по-прежнему живет без средств к существованию и без надежной материальной защищенности.

Не исключено, что в тридцатые годы Сычков выжил, несмотря на переписку с эмигрантом из Парижа, благодаря этим вещиловским хлопотам. Во всяком случае, как только ректор Академии художеств Бродский приезжает в Саранск на открытие в Мордовии Союза художников, Федоту Васильевичу тут же присваивают звание Заслуженного деятеля искусств РСФСР и назначают пенсию в 500 рублей.

Сумма по тем временам немалая. Правда, потом ее урежут, но пока… Федот Васильевич обеспечен, а Константин Вещилов в Париже на седьмом небе от радости.

«Господь возблагодарил твою жизнь — за твой идеализм и твою любовь к русским детям, — пишет он в далекое Кочелаево. — Ты всю жизнь писал русских детей, прославлял русское крестьянство — и вот за это ты по достоинству вознагражден.

Имя твое навеки запишется в Историю искусств. Дай тебе бог здоровья и силы продолжать это дело и создать что-нибудь значительное, как ты это всегда хочешь и всегда к этому стремишься.

Заслуженный деятель искусств… Ого! Ай да Федот Васильевич! Вот отличился, так отличился. Горжусь тобой и всем про тебя рассказываю.

Я все здесь в Америке тычу в нос здешним русским художникам твоим триумфом. А их здесь много и с именами. У нас образовалось общество имени Репина: Сорин, Судейкин, Харитонов, Алексей Яковлев, Левит, Борис Шаляпин (сын)».

Да, Вещилов уже в Америке! Кризис вытолкнул-таки его из Парижа. Первый раз он оказался тут вроде бы из-за каприза жены: Марья приревновала Константина Александровича к хозяйке квартиры. Но, вероятно, давно и сам хотел увидеть эту страну, давно был извещен о ее неслыханных творческих просторах для художника.

«Милые и дорогие Федот Васильевич и Лидия Васильевна! — пишет радостно Вещилов в Россию. — Вот куда меня занесло. Я живу здесь уже семь месяцев. С ноября я живу в этой волшебной стране. Перед рождеством и в январе у меня была устроена выставка картин — я застал еще здесь немного хорошего времени, а потом все изменилось. С февраля Америка, так же как и Франция, охвачена кризисом! Под влиянием политических событий во всем мире — войны и прочее — остановили все дела.

Конечно, все ждали, что, может, весенний сезон принесет что-нибудь утешительное, но и он обманул все ожидания. И вот теперь 11 июня на пароходе отъезжаю домой в Париж.