Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939-1961
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:
4
Над входом — Краткое объявление: «Народом Данное помещение Для всех буржуев Окрестных мест. Свобода, справедливость, месть!» Крутые яйца Буржуи жрали, Как на вокзале, В транзитном зале. В подвале тесно и — жара. Хрустит яичная кожура! Буржуи ждали Прихода судей, Решенья судеб И в нервном зуде Чесались, словно Им всем невмочь. И жрали ровно Два дня и ночь. Их партизаны Не обижали, Следили, чтобы Не убежали. Давали воду И сигареты И заставляли Читать газеты. А те в молчаньи Статьям внимали, Потом в отчаяньи Руки ломали. Все понимали Как полагается И снова жрали Крутые яйца. Потом из центра Пришла бумажка С политоценкой Этой промашки: «Буржуазию Города Плевны Немедля выпустить Из плена!» И, яйца на ходу свежуя, Рванулись по домам буржуи.

КРЫЛЬЯ

Солдатская гимнастерка зеленовата цветом. В пехоте она буреет, бурее корки на хлебе. Но если ее стирают зимою, весною и летом — После двухсотой стирки она бела, как лебедь. Не белые лебеди плещут Студеной метелью крыльев — Девчонки из роты связи Прогнали из замка графа. Они размещают вещи. Они все окна открыли. Они не потерпят грязи. Они метут из-под шкафа. Армейских наших девчонок В советских школах учили. Плевать им на графский титул. Знакомо им это слово. Они ненавидят графов. Они презирают графов, Не уважают графов, Кроме графа Толстого. Здесь все завоевано нами. За все заплачено кровью. Замки срываются с мясом. Дубовые дверцы настежь. Тяжелые, словно знамя, Одежды чудного покроя, Шурша старинным атласом, Надела Певцова Настя. Дамы в парадном зале, Мечите с портретов громы. Золушки с боем взяли Ваши дворцы и хоромы. — Если в корсетах ваших На вас мы не очень похожи, Это совсем не важно: Мы лучше вас и моложе! — Скидай барахло, девчонки! — На что мы глаза раскрыли! — И снова все в белых, В тонких, Раз двести стиранных крыльях, Замки на петельках шкафа, Темнеют на стенах графы. Девчонки лежат на койках. Шелков им не жаль нисколько.

ИЗ ПЛЕНА

По базару тачка ехала, Двухколесная и грязная. То ли с плачем, то со смехом ли Люди всякие и разные На нее смотрели пристально, Шеи с любопытством выставя, А потом крестились истово Или гневались неистово: Мальчики мал мала меньше В тачке той лежат притихшие. А толкает тачку женщина, Этих трех мужчин родившая. По кривой базарной улице Поступью проходит твердою. Не стыдится, не сутулится, А серьезная и гордая. Мы, фашизма победители, Десять стран освобождавшие, Эту бабу не обидели, Тачку мимо нас толкавшую. Мы поздравили с победою Эту женщину суровую И собрали ей как следует — Сухарями и целковыми.

РАННЕЕ УТРО

В углу харчевни спали три танкиста, Храпели рядом три веселых друга. Хозяева им постелили чисто. Сняв гимнастерки и раскинув руки, Во сне солдаты мирно улыбались. А на стене три тени колебались — Лампады. Выше — хмурые иконы Гадали про порядки и законы, Что нынче ночью въехали на танке В забытую румынскую деревню. А за окном выл ветер, и деревья Шумели, словно девки на гулянке. Кусать военных, видно, не решались Трусливые и вежливые мухи. Они то над хозяином кружились, То над седыми космами старухи, Готовившей яичницу приезжим И плакавшей, слезы не вытирая. А за окном рассвет тихонько брезжил, Но это не мешало ветеранам. Они глаза на сто замков закрыли — В гостях у тещи так они не спали! А тени, трепыхаясь, словно крылья, Их словно возносили, поднимали. Еще я двор харчевни той запомнил. Окрестный люд его давно заполнил: За сорок верст шли мужики. И бабы Румынские Шли с мужиками вместе, Чтобы взглянуть одним глазком хотя бы, Чтобы спросить насчет земли и мести. Заплатанные, нищие, босые, Голодные послы со всей округи Пришли просить о помощи Россию, Пришли пожать Стране Советов руки. А солнце шло по танковому следу И гусеницей тучи попирало, Как будто для свободы и победы Его сковали где-то за Уралом. С востока — так же, как обыкновенно, — Всходило солнце, медленно и верно.

ДОМА!

День возвращения в Москву Передо мной как наяву. Пять лет как здесь я не бывал, В пяти державах был, Всё этот день я добывал, Покуда не добыл. …Воспоминания томят, Надеждами парят. Но вот я вижу автомат — Обычный аппарат. Пятиалтынный сунул в щель, Снял трубку и крутнул, И дальний друг, немой досель, Заговорил, прильнул. Не отхожу от колеса, Где десять круглых дыр, Чтоб только слышать голоса, Чтобы за миром мир Передо мною представал, И говорил и пел, Чтоб вновь я деньги доставал И колесом скрипел. Не отхожу от колеса — Вези, вези меня В события и в чудеса… Нет, не забуду дня, Когда я дверцу отворил, И вещмешок швырнул, И к диску мертвому прильнул, И он — заговорил.

«Я не любил стола и лампы…»

Я не любил стола и лампы В квартире утлой, словно лодка, И тишины, бесшумной лапой Хватающей стихи за глотку. Москва меня не отвлекала — Мне даже нравилось, что гулки Ее кривые, как лекало, Изогнутые переулки. Мне нравилось, что слоем шума Ее покрыло, словно шубой, Многоголосым гамом ГУМа, Трамваев трескотнею грубой. Я привыкал довольно скоро К ушам, немного оглушенным, К повышенному тону спора И глоткам, словно бы луженым. Мне громкость нравилась и резкость — Не ломкость слышалась, а крепость За голосами молодыми, Охрипшими в табачном дыме. Гудков фабричных перегуды, Звонков вокзальных перезвоны, Громов июньских перегромы В начале летнего сезона — Все это надо слушать, слушать, Рассматривать, не уставая. И вот развешиваю уши, Глаза пошире раскрываю И, любопытный, словно в детстве, Спешу с горячей головою Наслушаться и наглядеться, Нарадоваться Москвою.

«Вот вам село обыкновенное…»

Вот вам село обыкновенное: Здесь каждая вторая баба Была жена, супруга верная, Пока не прибыло из штаба Письмо, бумажка похоронная, Что писарь написал вразмашку. С тех пор как будто покоренная Она той малою бумажкою. Пылится платьице бордовое — Ее обнова подвенечная, Ах, доля бабья, дело вдовое, Бескрайнее и бесконечное! Она войну такую выиграла! Поставила хозяйство на ноги! Но, как трава на солнце, выгорело То счастье, что не встанет наново. Вот мальчики бегут и девочки, Опаздывают на занятия. О, как желает счастья деточкам Та, что не будет больше матерью! Вот гармонисты гомон подняли, И на скрипучих досках клуба Танцуют эти бабы. По двое. Что, глупо, скажете? Не глупо! Их пары птицами взвиваются, Сияют утреннею зорькою, И только сердце разрывается От этого веселья горького.

ОСЕННИЙ ЛЕС

Прекрасные, как цветы, грибы, Тяжелые, как грибы, цветы, Затерянные в березняке столбы Стыдятся своей нагой простоты. На что походит осенний лес? Больше всего на тихий пожар. Молча лижут чашку небес Пламени желтые языки, И падает в пламя солнечный шар — Капля дождя — в пойму реки. Так шаль цыганская не пестра, Как лес, еще зеленый на треть. У каждого дерева, как у костра, Можно не ноги, а душу греть. А теплота, а красота Каждого маленького куста? А мягкость бурой лесной земли, А бескорыстие птиц лесных? Поют, как будто их завели, И хочется долго глядеть на них И не копировать, не подражать — Просто песню ту продолжать.