Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939-1961
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:

«Генерала легко понять…»

Генерала легко понять, Если к Сталину он привязан, — Многим Сталину он обязан, Потому что тюрьму и суму Выносили совсем другие. И по Сталину ностальгия, Как погоны, к лицу ему. Довоенный, скажем, майор В сорок первом или покойник, Или, если выжил, полковник. Он по лестнице славы пер. До сих пор он по ней шагает, В мемуарах своих — излагает, Как шагает по ней до сих пор. Но зато на своем горбу Все четыре военных года Он тащил в любую погоду И страны и народа судьбу С двуединым известным кличем. А из Родины — Сталина вычтя, Можно вылететь. Даже в трубу! Кто остался тогда? Никого. Всех начальников пересажали. Немцы шли, давили и жали На него, на него одного. Он один, он один. С начала До конца. И его осеняло Знаменем вождя самого. Даже и в пятьдесят шестом, Даже после Двадцатого съезда Он портрета не снял, и в том Ни его, ни его подъезда Обвинить не могу жильцов, Потому что в конце концов Сталин был его честь и место. Впереди только враг. Позади Только Сталин. Только Ставка. До сих пор закипает в груди, Если вспомнит. И ни отставка, Ни болезни, ни старость, ни пенсия Не мешают; грозною песнею, Сорок первый, звучи, гуди. Ни Егоров, ни Тухачевский — Впрочем, им обоим поклон, — Только он, бесстрашный и честный, Только он, только он, только он. Для него же свободой, благом, Славой, честью, гербом и флагом Сталин был. Это уж как закон. Это точно. «И правду эту, — Шепчет он, — никому не отдам». Не желает отдать поэту. Не желает отдать вождям. Пламенем безмолвным пылает, Но отдать никому не желает. И за это ему — воздам!

«Товарищ Сталин письменный…»

Товарищ Сталин письменный — Газетный или книжный — Был благодетель истинный, Отец народа нежный. Товарищ Сталин устный — Звонком и телеграммой — Был душегубец грустный, Угрюмый и упрямый. Любое дело делается Не так, как сказку сказывали. А сказки мне не требуются, Какие б ни навязывали.

О ПРЯМОМ ВЗГЛЯДЕ

Честный человек Должен прямо смотреть в глаза. Почему — неизвестно. Может быть, у честного человека Заболели глаза и слезятся? Может быть, нечестный Обладает прекрасным зрением? Почему-то в карательных службах Стольких эпох и народов Приучают правдивость и честность Проверять по твердости взгляда. Неужели охранка, Скажем, Суллы имела право Разбирать нечестных и честных? Неужели контрразведка, Например, Тамерлана Состояла из моралистов? Каждый зрячий имеет право Суетливо бегать глазами И оцениваться не по взгляду, Не по обонянью и слуху, А по слову и делу.

«Виноватые без вины…»

Виноватые без вины Виноваты за это особо, Потому-то они должны Виноватыми быть до гроба. Ну субъект, ну персона, особа! Виноват ведь! А без вины! Вот за кем приглядывать в оба, Глаз с кого спускать не должны! Потому что бушует злоба В виноватом без вины.

«Художнику хочется, чтобы картина…»

Художнику хочется, чтобы картина Висела не на его стене, Но какой-то серьезный скотина Торжественно блеет: «Не-е-е…» Скульптору хочется прислонить К городу свою скульптуру, Но для этого надо сперва отменить Одну ученую дуру. И вот возникает огромный подвал, Грандиозный чердак, Где до сих пор искусств навал И ярлыки: «Не так». И вот возникает запасник, похожий На запасные полки, На Гороховец, что с дрожью по коже Вспоминают фронтовики. На Гороховец Горьковской области (Такое место в области есть), Откуда рвутся на фронт не из доблести, А просто, чтоб каши вдоволь поесть.

«Поэты малого народа…»

Кайсыну Кулиеву [42]

Поэты малого народа, Который как-то погрузили В теплушки, в ящики простые, И увозили из России, С Кавказа, из его природы В степя, в леса, в полупустыни — Вернулись в горные аулы, В просторы снежно-ледяные, Неся с собой свои баулы, Свои коробья лубяные. Выпровождали их с Кавказа С конвоем, чтоб не убежали. Зато по новому приказу — Сказали речи, руки жали. Поэты малого народа — И так бывает на Руси — Дождались все же оборота Истории вокруг оси. В ста эшелонах уместили, А все-таки — народ! И это Доказано блистаньем стиля, Духовной силою поэта. А все-таки народ! И нету, Когда его с земли стирают, Людского рода и планеты: Полбытия они теряют.

42

К. Ш. Кулиев (1917–1985) — балкарский советский поэт.

«Шуба выстроена над калмыком…»

Шуба выстроена над калмыком [43] . Щеки греет бобровый ворс. А какое он горе мыкал! Сколько в драных ватниках мерз! Впрочем, северные бураны Как ни жгли — не сожгли дотла. Слава не приходила рано. Поздно все же слава пришла. Как сладка та поздняя слава, Что не слишком поздно дана. Поглядит налево, направо: Всюду слава, всюду она. Переизданный, награжденный Много раз и еще потом, Многократно переведенный, Он не щурится сытым котом. Нет, он смотрит прямо и точно И приходит раньше, чем ждут: Твердый профиль, слишком восточный, Слишком северным ветром продут.

43

В основе стихотворения — судьба калмыцкого поэта Д. Н. Кугультинова, репрессированного вместе со своим народом.

«Бывший кондрашка, ныне инсульт…»

Бывший кондрашка, ныне инсульт, Бывший разрыв, ныне инфаркт, Что они нашей морали несут? Только хорошее. Это — факт. Гады по году лежат на спине. Что они думают? — Плохо мне. Плохо им? Плохо взаправду. Зато Гады понимают за что. Вот поднимается бывший гад, Ныне — эпохи своей продукт, Славен, почти здоров, богат, Только ветром смерти продут. Бывший безбожник, сегодня он Верует в бога, в чох и в сон. Больше всего он верит в баланс. Больше всего он бы хотел, Чтобы потомки ценили нас По сумме — злых и добрых дел. Прав он? Конечно, трижды прав. Поэтому бывшего подлеца Не лишайте, пожалуйста, прав Исправиться до конца.