Его не изваял!

И почему царей,

Младенца Иисуса

По манию искусства

Не превратил в зверей!

Но я ответил:

— Брось!

Мы зря переживаем.

Пусть лучше неизваян

Гуляет этот лось.

Пусть вечности бежит

Прекрасное созданье

И нашему страданью

Пусть не принадлежит!

Смири себя, ваятель!

Забудь, что было встарь,

Когда ты свой алтарь

Выдалбливал, как дятел!

Смири себя, смири!

Сомкни плотнее веки!

И отрекись навеки!

И больше не твори!

И долго Вит сидел,

Помешивая угли.

Потом они потухли,

А он в золу глядел.

Вся эта ночь насквозь

Была прозрачной, ясной.

И, как корабль прекрасный,

Плыл по поляне лось.

Вдруг изо тьмы — удар

Остановил мгновенье…

Пороховой угар.

И в нем поникновенье

Творенья красоты

И беззащитной мощи…

И в озаренной роще —

Хрустнувшие кусты.

Как девушка, вразброс,

Лежал тишайший лось.

И на его главе —

Глаз, смертью отягченный,

И — папоротник черный —

Рога в ночной траве…

Охотник подошел:

— Пудов пятнадцать мяса!

Вот бык! — Он рассмеялся.—

Однако хорошо!

Он сел и закурил…

. . . . . . . . . . .

Для нас погибель зверя —

Начальная потеря,

Начало всех мерил.

— Скажи мне, мастер Вит!

Как при таком мериле

Плечо святой Марии

Кого-то заслонит!

Нам с Витом не спалось.

И мы лесною тропкой

Пошли. И тенью робкой

Плыл перед нами лось.

Лось-куст и лось-туман,

Лось-дерево, лось-темень,

Лось-зверь, и лось-растенье,

И лось-самообман…

Так шли мы — я и мастер,—

Пока не рассвело.

И дивное несчастье

Нас медленно вело…

Вверху подобьем знака

Ветвился лосий рог…

Как далеко, однако,

Преславный городок!..

Прощание

Я своего стиха

Оставил стиль спартанский.

— Ха-ха, ха-ха, ха-ха! —

Сказал бы Л. Итанский,

Который был готов

Пойти со мной и с Витом,

Но был заеден бытом

И значит — не готов.

Готов кроме него

Был некий Пересветов,

Но множество советов

Замучили его.

Кого б еще сманить?

Петра или Бориса?

Володю, может быть?

Но с ним мы разошлися.

Так в мой понурый бег

Я взял кота и Ствоша.

Как хорошо, что все же