Его последнее желание сбылось: он умер в белом халате.

Тишина.

Но тишина была только здесь. Внизу шумело море. А неподалеку, в распадке, под раскидистыми крымскими соснами, откликаясь эхом в горах, гомонили ребячьи голоса.

Анна прислушалась к ребячьим голосам и с особой остротой почувствовала, как, несмотря на все утраты, прекрасна жизнь!

В небольшой, тесно заставленной квартире Камышиных пахло горьковатым березовым дымом. Хотя топить еще рано. Осень. Можно было поберечь дрова. Кто знает, какая нынче будет зима. Прошлая — голодная, тифозная и холодная — кое-чему научила.

Вот уже месяц хлещут и хлещут дожди.

Пришла хозяйка дома, глядя куда-то в сторону, сказала:

— Конешным делом, при новых порядках пущай пропадает добро, а топить надоть. От сырости завсегда грибок заводится.

— Хорошо, я затоплю. До свиданья, — сказала бабушка.

Хозяйка поправила шаль на плечах, словно надеялась, может, бабушка еще что-то скажет, но бабушка молча ждала, когда она уйдет. Накинув шаль на голову, хозяйка ушла. Коля говорит, что она похожа на раскольницу из скита. Про раскольниц сестры читали у Мамина-Сибиряка. Пожалуй, похожа. Вечно их гоняет во дворе: землю не копайте, траву не топчите, под окнами не бегайте.

Печка, сердито выбрасывая черный дым из поддувала, долго не хотела растапливаться. Приходилось жечь французские книги, все равно их теперь никто не читал. Сестры из темной столовой смотрели, как бабушка в коридоре возится у печки. Когда у бабушки лицо хмурое и озабоченное, к ней лучше с разговорами не лезть. Наконец печка загудела дымоходом. Бабушка ушла к себе. Сестры выбрались в коридор и уселись напротив печки на высокий сундук с выпуклой крышкой. В открытую дверцу видно, как на поленьях пляшут веселые огненные человечки, корежат бересту, дрова фыркают, трещат, чернеют. Нина знает: если долго смотреть на листья, облака, тени на потолке — увидишь что захочешь. Нина, не мигая, смотрела на огонь; сначала появилась жар-птица с золотым хвостом, потом жар-птица исчезла, превратилась в цветок, каких и не бывает, цветок обернулся шаром, шар вытянулся, и огненный лохматый язык стал закручиваться, закручиваться, закручиваться…

— Я хочу есть, — плачущим голосом сказала Натка.

Все причудливое разом испарилось, огонь как огонь.

— Я хочу есть, — упрямо повторила Натка, — даже тошнит.

Нина почувствовала, как у нее засосало под ложечкой.

— Может быть, немножко бабушкиных лепешек осталось, — с надеждой проговорила она.

Эти лепешки — бабушкино изобретение — пеклись прямо на чисто вымытой плите. Мука, соль, вода. А все же они вкуснее хлеба. Коля говорит, что теперь в хлебе нет только опилок, а овес определенно есть.

— Осталось три лепешки. — Натка всегда знает, сколько чего осталось.

— Эти лепешки Коле, — сказала Катя.

— А нам дали по две, — кажется, Натка вот-вот разревется.

— Как ты не понимаешь, — рассудительным голосом старшей сказала Катя, — Коля взрослый, а взрослые всегда больше едят, чем маленькие.

— Я молока хочу, — заныла Натка, — а ты, Нина?

— Я гречневой каши с молоком, а ты, Катя?

— А я котлет с макаронами, а ты?..

Завязалась игра «а ты?» «а я?» — игра, дразнящая голодные желудки. Хуже всех Натке — она так мало помнит вкусной еды. Зато Катя знает даже какой-то бигус, этот бигус похож на клыкастого кабана. Нина неожиданно для себя вдруг сказала:

— Страшно вкусные сухоровены.

— Нет сухоровен, — облизнув пухлые губы, Катя попыталась улыбнуться. — Ты опять выдумываешь.

— Есть, помнишь, Катя, пирожки, такие розовые корочки, нежные, а в середине — ветчина кусочками и изюм. — Нина была почти уверена, что когда-то, еще на старой квартире, она ела сухоровены, только назывались они, кажется, как-то по-другому.

— Нет сухоровен! — У Кати задрожал голос. — Не существует никаких сухоровен!

— Существуют!

Вошла бабушка. Сестры тотчас замолчали. Бабушка подгребла угли и чуть задвинула вьюшку. В столовой часы пробили девять ударов. Сейчас бабушка скажет: «Дети, пора спать».

— А мы еще не почайпили, — тихонько, но так, чтобы слышала бабушка, прошептала Натка.

Старшие сестры взглянули на бабушку: в самом деле — почему? Обычно ужин в восемь, а сегодня…

— Катя, подложи горячих углей в самовар, — распорядилась бабушка, — сейчас должен прийти Коля.

Коля — студент. Но разве теперь до ученья! Совсем еще недавно Красная Армия одолела Колчака. Еще где-то в таежных углах, а таких не счесть в Сибири, отсиживаются, притаившись, беляки. Еще не справилась страна с разрухой. Еще голод идет по стране. Пусть кое-кто из мелких торговцев (те, что покрупнее, сбежали бог весть куда) и пооткрывали лавочки, но от этого безработным не легче. А их в городе полно. Да еще беженцы понаехали. Коля с товарищами разгружает баржи на пристани. Но вот-вот и этим заработкам конец.