У меня был всего один шанс. Я понятия не имел, как себя вести, и спросить было не у кого. О чем с ней говорить? Что она обо мне подумает? На следующий день, в 17.00, я ждал ее на углу улицы Сюже, стоя в воротах дома напротив лицея Фенелона. Вид сотен девочек разного возраста, вышедших из здания после занятий, поразил мое воображение. В моем лицее каждый год ходили разговоры о том, что обучение станет совместным, но дело с мертвой точки не двигалось. Я вышел на улицу Л’Эпрон, и на меня обратились взгляды всех «фенелонок». Я сделал вид, что заблудился, и направился к бульвару Сен-Жермен. Лицеистки постепенно разошлись в разные стороны, и я ее увидел: она стояла у дверей и крутила головой, высматривая меня, а я всякий раз отшатывался и прятался за углом. Она решит, что я — полный идиот, не способный произнести ни одной вразумительной фразы. Когда я рискнул выглянуть еще раз, она удалялась в другую сторону. Я рванул через Пассаж, промчался вверх по улице Сент-Андре-дез-Ар и трижды обежал квартал, но Камиллу не увидел. И тут у меня за спиной раздался ее голос:

— Мишель!

Она стояла перед витриной магазинчика.

— Прости, поздно вышел, — извинился я, стараясь отдышаться.

— Рада тебя видеть.

Я не знал, как продолжить разговор, но она меня опередила:

— Ты не проголодался? Сейчас четыре, пора перекусить.

Мы зашли в булочную на улице Бюсси, Камилла купила хлебец с изюмом и настояла, чтобы я тоже взял один, сказав, что никто в квартале не делает выпечки вкуснее. Потом мы отправились в бистро дю Марше, что на углу улицы Сены, устроились за столиком и заказали два кофе. Камилла наклонилась вперед и поманила меня пальцем:

— Видел, кто сидит у стойки?

— Не обратил внимания.

Я обернулся.

— Тот, что в бархатной куртке и водолазке, — это Антуан Блонден, [176] — шепотом сообщила Камилла.

— Кто он такой?

— Я думала, ты спец по французской литературе.

— Вовсе нет. Я увлекаюсь русскими авторами.

— И греческими.

— Из греков я читаю только Казандзакиса. А вот Блондена не знаю. Хороший писатель?

— Неужели ты в прошлом году не видел «Обезьяну зимой»? [177]

— Я редко хожу в кино, в основном в «Синематеку». Один мой друг работает киномехаником на улице Шампольона, я смотрю фильмы, когда он крутит их в своем зале.

— А вчера что тебе больше всего понравилось?

Это был коварный вопрос. Мне следовало дать уклончивый, но ловкий ответ. Я напустил на себя серьезность:

— Я еще не прочел «Утро магов», но вчера был там с одним русским, он мой друг и очень интересуется… магами, волшебством, ну, ты понимаешь.

— Алхимией.

— Вот-вот. Это его ремесло. Он проявляет и печатает фотографии. А ты интересуешься алхимией?

— Прочти «Утро магов» и хотя бы несколько номеров «Планеты», иначе разговор у нас не получится.

— Я очень быстро читаю, так что на следующей неделе буду готов.

— Тебе понадобится время, чтобы переварить прочитанное.

— Не волнуйся, я за два дня могу прочесть роман в четыреста страниц и сразу его запоминаю. Ты готовишься к бакалавриату?

— Это запретная тема.

— Учту. А почему?

— В жизни есть и другие важные вещи, разве не так? Я с утра до вечера слушаю разговоры об экзаменах на степень бакалавра. Терпеть не могу ровесников. Они скучные и ограниченные. Думают только о родителях и учебе. Мне иногда кажется: если дверь распахнется, их выметет ветром.

— Мы тоже ровесники.

— С тобой все иначе.

— Это правда, степень для меня не фетиш.

— А вот мне жизненно необходимо получить ее.

Она поняла, что я не решаюсь спросить почему, и пояснила:

— Это сложно объяснить… Все дело в семейных традициях. Как у тебя дела в лицее?

— С тех пор как я перешел в «А», все неплохо. Обещаю, мы не будем об этом говорить. Что ты сейчас читаешь?

Она достала из кармана куртки книгу в мятой обложке, с истрепанными, загнутыми уголками страниц и протянула мне:

— «On the Road». Джек Керуак.

— «На дороге»? Не слышал.

— Да ты что?!

— Увы…

— Прочти немедленно. Керуак — Рембо нашего времени.

— Я недостаточно хорошо знаю английский. А ты читаешь в оригинале?

Она наугад открыла книгу и перевела подчеркнутый отрывок так легко и естественно, как будто читала по-французски:

— «Но тогда они приплясывали на улицах как заведенные, а я плелся сзади, как всю жизнь плетусь за теми, кто мне интересен, потому что интересны мне одни безумцы — те, кто без ума от жизни, от разговоров, от желания быть спасенным, кто жаждет всего сразу, кто никогда не скучает и не говорит банальностей, а лишь горит, горит, горит, как фантастические желтые римские свечи, которые пауками распускаются в звездном небе…» [178]

Она закрыла книгу и замолчала, глядя мимо меня.

— Замечательно. Мне очень понравилось. Ты… ты американка?

— Моя мать ирландка. Преподаватель английского. Приехала в Париж учиться и встретила моего отца.

— Повезло тебе. Получишь высший балл на экзамене… Молчу-молчу.

Этот роман был ее настольной книгой, она могла без конца говорить о нем, пылко и вдохновенно, называла манифестом нового мира, другим способом жизни — без условностей, предрассудков, материализма и погони за богатством. Мы придумываем себе бесполезные, фальшивые потребности, от которых не так-то просто отказаться, так что нужно реагировать стремительно, чтобы не попасть в западню своих желаний.