Ревизанов одобрительно кивнул:

– - Да, в сознательном преступлении, несомненно, есть этот оттенок.

– - И преступление -- обычная дорога к вашему излюбленному царству страсти!
– - горячо воскликнул Верховский.

Ревизанов равнодушно пожал плечами:

– - Бывает.

– - Хорошая дорога, скажете?

– - По крайней мере, хоть куда-нибудь приводит.

– - Да всякая дорога ведет куда-нибудь!

– - Ну нет. Перейти, например, с тропинки на проселок, а с проселка на большак -- еще не значит прийти куда-нибудь... Вы пришли -- когда вы на месте, куда шли; раньше вы только бродите.

– - Знаете ли, Андрей Яковлевич, -- перебил его Синев, -- ваша теория -- золотая для Жаков Лантье, Карамазовых...

Ревизанов опять, в знак согласия, склонил голову.

– - И Наполеонов, -- спокойно добавил он.

– - Ого!
– - вырвалось у молчавшего до тех пор Сердецкого.

Все попримолкли.

– - Помилуйте!
– - даже каким-то плачущим звуком возвысил голос Степан Ильич.
– - Такая компания пожрет друг друга!

Ревизанов рассмеялся откровенным смехом мистификатора, которому надоело морочить свою публику:

– - Так что же? горе побежденным.

XI

Провожая Ревизанова до подъезда, Степан Ильич хвалился:

– - Теперь вы к нам зачастите. У нас уж дом такой: кто узнал к нам дорожку, наш будет.

Однако пророчество его не оправдалось. Правда, Ревизанов, на другой же день после обеда у Верховских, сделал визиты, т. е. забросил карточки и Людмиле Александровне, и Ратисовой, но заехал к обеим в такое раннее время, что -- видимое дело -- рассчитывал не быть принятым. А затем недели три о нем не было и помину.

Он объявился к Людмиле Александровне в одно "после завтрака", прямо с какого-то заседания, где, как сейчас же похвалился, одержал крупную победу. Победа была, должно быть, действительно очень крупная, потому что Ревизанов был заметно возбужден, и в синих глазах его еще не угасли огоньки, зажженные удовольствием борьбы и злорадством успеха. Он был и зол, и весел, и очень красив. Холеное лицо его разгорелось, ноздри вздувались...

– - Простите, что я приехал к вам немножко сумасшедший, -- воскликнул он, входя, -- но это было презанимательно... я спорил и увлекался, как мальчишка...

Людмила Александровна оставалась дома совершенно одна. Дети были в гимназиях, Степан Ильич -- в банке. Когда звякнул звонок, Верховской и в голову не пришло, что это Ревизанов, и она разрешила принимать... Увидав, какого гостя послала ей судьба для разговора t?te-a-t?te {Наедине (фр.).}, Людмила Александровна растерялась. Она сидела пред Ревизановым как в воду опущенная, упорно смотрела на ковер и почти не находила ему ответов. Ревизанов сидел недолго. Прощаясь, он, как бы в рассеянности, задержал руку Верховской в своей руке и посмотрел ей в глаза странным взором... Людмила Александровна почувствовала, что кровь бросилась ей в голову. Оставшись одна, она поспешила к зеркалу. Стекло показало ей лицо, сплошь залитое румянцем...

– - Какой нахал!
– - шептала она, покрывая пудрою разгоревшиеся щеки.

Опять звякнул звонок. Людмила Александровна поспешила в гостиную навстречу новому гостю -- и широко открыла глаза от изумления и негодования: пред нею стоял только что уехавший и Бог весть зачем возвратившийся Ревизанов. Он не дал хозяйке высказать свое удивление.

– - Простите, Людмила Александровна, -- озабоченно и быстро заговорил он, -- я прихожу вторично надоедать вам... Но -- изволите ли видеть -- сейчас на улице я сообразил, что в другой раз вряд ли мне выпадет такой счастливый случай говорить с вами наедине, как сегодня. А поговорить нам решительно необходимо. Э! думаю -- была не была! пойду напролом...

– - О чем нам говорить?
– - пробормотала смущенная Верховская.
– - Я, право, не понимаю... Между нами нет ничего общего.

– - Вы позволите мне сесть?
– - перебил Ревизанов.

– - Разве разговор будет длинный?
– - возразила Людмила Александровна.

– - Глядя по обстоятельствам, -- невозмутимо сказал Ревизанов.
– - Нет ничего общего, -- начал он, -- вы правы, может быть; по крайней мере, правы за себя... Но ведь было же общее, Людмила Александровна, -- было! против этого вы спорить не станете... Нет, нет! не вставайте с места и не делайте жестов негодования: выгнать меня вы всегда успеете, -- так сперва выслушайте, а потом уже гоните... Ей-Богу, так будет лучше -- для вас же. Да -- когда будет надо -- я и сам уйду. Вы позволите мне курить?

– - Если вам непременно нужно какое-то дикое объяснение, -- гневно сказала Верховская, -- то, по крайней мере, нельзя ли поскорее к делу?

Ревизанов покачал головой.

– - Как вы спешите! какой резкий тон!
– - заметил он с любезною улыбкою.
– - Знаете ли, это даже нехорошо в отношении старого приятеля. Тем более, что приятель приходит к вам с самыми дружескими чувствами, полный искреннейшего расположения и раскаяния.

Людмила Александровна презрительно усмехнулась:

– - К чему слова? Мы старые приятели? Ваше расположение? ваше раскаяние? Смешно слушать!