Шрифт:
7. После работы («Не кровь — свинец в моем усталом теле…»)
ВАРЬЯЦИИ (1–7)
1. «Одета инеем и синим льдом…»
Где стол был яств — там гроб стоит.
Одета инеем и синим льдом Казанского собора колоннада. Прикинулась гранитным пауком Безглазая и жадная громада. За Волгою гуляет Пугачев, И белые дворянские усадьбы Среди пунцовых тающих снегов В ночи справляют огненные свадьбы. На берегу Невы, в дворцовой мгле Томятся свечи, слуги и мундиры. «Где стол был яств» — и вот уж на столе Лежит безмолвный председатель пира. «Где стол был яств» — слова, слова, слова. В ночи скрежещет дверь на петлях ржавых, И желтая, как воск, растет трава В обледенелом капище державы. Протяжно воет колокола медь. Друг с другом круглые враждуют звуки. Немыслимо дыханием согреть Мертвеющие старческие руки. Паросский мрамор замертво лежит На глинистой земле глухого парка. Кто Делию воздушную лишит Прекрасного и светлого подарка? Г. Державин
2. «Над стогнами ночного града…»
…Но лишь божественный глагол…
Над стогнами ночного града, В великолепной тишине, Сияет лунная прохлада И звезды блещут в вышине. Беззвучно лапу поднимает На пьедестале призрак льва. Ковром серебряным мерцает Самодержавная Нева. Стихов прозрачных бормотанье. И пахнет миртами гранит. Уже на первое свиданье К поэту Делия спешит. И вдруг божественный глагол, Торжественный и величавый, Луной посеребренный дол Обжег невыносимой славой. Пророческая ночь гремит, Крылами ангелов трепещет, И голос Пушкина звучит Во тьме таинственной и вещей. А. Пушкин
3. «Вы сохранили, мудрые дубы…»
Да кряж другой мне будет плодоносен! И вот ему несет рука моя Зародыши дубов, елей и сосен.
Вы сохранили, мудрые дубы, Его стихов необщий отпечаток, Дыхание высокой ворожбы И мыслей человеческих достаток. Когда горячий воздух знойно-тих И дремлет тень в аллеях синих парка, Ваш лист узорчатый, как жесткий стих, Сверкает и таинственно и ярко. И чем настойчивей осенний хлад Свершает предрассветные набеги, Тем звонче и торжественней горят Полуистлевшие слова элегий. Е. Баратынский
4. «Человек боится звуков…»
Из пламя и света Рожденное слово.
Человек боится звуков, Музыки нездешних слов. Для него родная скука Слаще безотчетных снов. Он живет в своем жилище, Замыкая тесный круг, Охраняя плоский, нищий И понятный жизни стук. Но когда, как некий демон, Принесет ему поэт Бархатный огонь поэмы, В звуки воплощенный свет, Он тогда в летучем слове Сквозь земную дребедень Голубого неба ловит Ослепительную тень, Он бежит в ночные рощи, В бесконечные поля, Где, внимая звездам, ропщет Обреченная земля, Где плывут, страшась неволи, По холодным небесам Без страдания и боли — Неземные голоса. М. Лермонтов
5. «Как двойственны в душе моей…»
…О Ночь, Ночь, где твои покровы?
Как двойственны в душе моей Живой природы отраженья: Чем мрак неистовый страшней, Чем ночь и глубже и темней, — Тем бескорыстней озаренье. Когда же сквозь лучистый мир Взлетает в небо с восклицаньем Кудрявым мальчиком зефир — Стою беспомощен и сир Перед дневным очарованьем. Ф. Тютчев
6. «Синий дым над твоими степями…»
Путь степной без конца, без исхода Степь да ветер, да ветер и вдруг…
Синий дым над твоими степями, Черный ветер свистит вдалеке, И полощет советское знамя Темно-красные крылья в реке. Ветер клонит плакучие ивы, Над пожарами пепел несет, Стережет безглагольные нивы — Точно чудище — мертвый завод. Заросли повиликой и мятой Проржавелые ребра стропил, И похожи стальные канаты На узлы перекрученных жил. И ползет — над степями, песками, Через гнезда пустых деревень, Точно синее, жидкое пламя, Облаков молчаливая тень. Лишь лохмотьями тело прикрыто, Но как только приложишь ладонь — Ты поймешь тот глубокий, сокрытый, Животворный и нежный огонь. Высоко — выше славы и счастья И бессмертней, чем небо и ад, Непорочной языческой страстью Лебединые трубы гремят. А. Блок
7. «Перед зеркалом черные косы расчешет Рахиль…» [46]
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел…
Перед зеркалом черные косы расчешет Рахиль. То, что сказано в Библии, — нет, никогда не свершится. На закате, вдали, над пустою дорогою пыль, Как прозрачная, желтая роза горит и клубится. Все исчезнет. Рассыплется роза, и только гармонь В темно-розовом воздухе будет смеяться и плакать. Ты к далекому небу протянешь сухую ладонь, И в ладони твоей зашевелится горсточка мрака. Расплели и остригли. На сером струятся полу Неживые, но все еще теплые, черные косы, И впиваются в то, что распластано в грязном углу, Голубые глаза, как несносные, жадные осы. Не исполнится то, что предсказывал миру пророк: Оказалось, что правду одна лишь Кассандра узнала, Оказалось, что жизнь — это только сыпучий песок, Тот, с которым в саду перед домом ты в детстве играла. И за то, что вот ты никогда не вернешься назад, Не пойдешь за околицу слушать солдатские песни, Мы не смеем на небо глядеть, — в этот страшный закат, В этот мир, окружающий нас тяготою телесной. [1946, 1948] О. Мандельштам
46
«Перед зеркалом черные косы расчешет Рахиль…» — HP.