Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961-1972
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:

ЗАПЛАНИРОВАННАЯ НЕУДАЧА

Крепко надеясь на неудачу, на неуспех, на не как у всех, я не беру мелкую сдачу и позволяю едкий смех. Крепко веря в послезавтра, твердо помню позавчера. Я не унижусь до азарта: это еще небольшая игра. А вы играли в большие игры, когда на компасах пляшут иглы, когда соборы, словно заборы, падают, капителями пыля, и полем, ровным, как для футбола, становится городская земля? А вы играли в сорокаградусный мороз в пехоту, вжатую в лед, и крик комиссара, нервный и радостный: — За Родину! (И еще кой за что!) Вперед! Охотники, рыбаки, бродяги, творческие командировщики с подвешенным языком, а вы тянули ваши бодяги не перед залом — перед полком?

«Воспитан в духе жадной простоты…»

Воспитан в духе жадной простоты с ее необходимостью железной, я трачу на съедобное, полезное, а Таня любит покупать цветы. Цветок — он что? Живет не больше дня, от силы два. А после он завянет. Но Таня молча слушает меня — любить цветы она не перестанет. Вдруг тень ее мелькает на стене. Вдруг на столе горячий светик вспыхнет. И что-то засветилося во мне: цветок, цветок, цветок пришел ко мне — на малое великое подвигнет.

«Сласть власти не имеет власти…»

Сласть власти не имеет власти над власть имущими, всеми подряд. Теперь, когда объявят: «Слазьте!» — слезают и благодарят. Теперь не каторга и ссылка, куда раз в год одна посылка, а сохраняемая дача, в энциклопедии — столбцы, и можно, о судьбе судача, выращивать хоть огурцы. А власть — не так она сладка седьмой десяток разменявшим. Ненашим угоди и нашим, солги, сообрази, слукавь. Устал тот ветер, что листал страницы мировой истории. Какой-то перерыв настал, словно антракт в консерватории. Мелодий — нет. Гармоний — нет. Все устремляются в буфет.

ОБОИ

Я в этот сельский дом заеду, как уж не раз случалось мне, и прошлогоднюю газету найду — обоем — на стене. Как новость преобразовалась! Когда-то юная была и жизнью интересовалась, а ныне на стену пошла. Приклеена или прибита, как ни устроили ее, она пошла на службу быта без перехода в бытие. Ее захваты и поджоги, случившиеся год назад, уже не вызывают шоки, смешат скорее, чем страшат. Совсем недавно было это: горит поджог, вопит захват. Захлебываясь, газеты об этом правду говорят. Но уши мира — привыкают, и очи мира — устают, и вот уже не развлекают былые правды их уют, и вот уже к стене тесовой или какой другой любой приклеен мир, когда-то новый, а ныне годный на обой.

«Деревня, а по сути дела — весь…»

Деревня, а по сути дела — весь. История не проходила здесь. Не то двадцатый век, не то двадцатый до Рождества Христова, и стрельчатый готический седой сосновый бор гудит с тех пор и до сих пор. Не то двадцатый век, не то второй. Забытая старинною игрой в историю извечная избенка и тихий безнадежный плач ребенка. Земля и небо. Между — человек. Деталей нет. Невесть который век.

«Плохие времена тем хороши…»

Плохие времена тем хороши, что выявленью качества души способствуют и казни, и война, и глад, и мор — плохие времена. Пока ты цел, пока ты сыт, здоров, не зван в суды, не вызвал докторов, неведомы твой потолок и цель, параметры — темны, пока ты цел. Когда ты бит, когда тебя трясут, и заедает вошь, и мучит суд, ты бытию предпочитаешь быт. Все выясняется, когда ты бит. Но иногда все существо твое предпочитает все же бытие, и власть теряет над людьми беда, когда бывает это иногда.

«Десятилетье Двадцатого съезда…»

Десятилетье Двадцатого съезда, ставшего личной моей судьбой, праздную наедине с собой. Все-таки был ты. Тебя провели. Меж Девятнадцатым и Двадцать первым — громом с неба, ударом по нервам, восстановлением ленинских норм и возвращеньем истории в книги, съезд, возгласивший великие сдвиги! Все-таки был ты. И я исходил из твоих прений, докладов, решений для своих личных побед и свершений. Ныне, когда поняли все, что из истории, словно из песни, слово — не выкинь, хоть лопни и тресни, я утверждаю: все же ты был, в самом конце зимы, у истока, в самом начале весеннего срока. Все же ты был.

ПЕРВЫЙ ОВОЩ

Зубы крепко, как члены в президиуме, заседали в его челюстях. В полном здравии, в лучшем виде, уме, здоровяк, спортсмен, холостяк, воплощенный здравый рассудок, доставала, мастер, мастак, десяти минуток из суток не живущий просто так. Золотеющий лучшим колосом во общественном во снопу, хорошо поставленным голосом привлекает к себе толпу. Хорошо проверенным фактом сокрушает противника он, мерой, верой, тоном и тактом, как гранатами, вооружен. Шкалик, им за обедом выпитый, вдохновляет его на дела. И костюм сидит, словно вылитый, и сигара сгорает дотла. Нервы в полном порядке, и совесть тоже в полном порядке. Вот он, этой эпохи новость, первый овощ, вскочивший на грядке.