Шрифт:
— Извините, пожалуйста…
«Узнала», — подумал Саша, почувствовав, как тревожно и радостно ему стало.
— Извините, — повторила она, вглядевшись в Сашу и как-то неожиданно вся сникнув. И Саша понял — она узнала его. Но узнала, когда подошла сама. И то, что она все же запомнила его, одного из многих, которых ей приходилось встречать, снова обрадовало паренька и вновь заставило тревожно сжаться сердце. Но ответил он ей грубовато:
— Что тебе?
— А, — махнула она рукой, — ничего… Я тебя уже спрашивала.
Девушка произнесла это так, словно они уже давно знали друг друга и ей уже надоело его спрашивать.
— О чем спрашивала? — удивился Саша.
— Не помнишь? — почти с упреком произнесла девушка.
И он, вспомнив, ответил улыбнувшись:
— Помню. Василий Алексеевич Стрельченко…
— Запомнил? — удивилась девушка и некоторое время непонимающе, даже несколько подозрительно смотрела на него. Потом тоже улыбнулась и повторила уже обрадованно: — Запомнил-таки…
— Да, — кивнул Саша. Он понимал, что следует еще что-то сказать, а то девушка возьмет сейчас и уйдет. И ему захотелось сказать ей что-нибудь успокаивающее, ободряющее, но ничего такого, как назло, не приходило в голову.
Они вышли из сквера на Константиновскую. Снег уже перестал падать, снова светило солнце, но оно было красноватым, вечерним и не очень теплым. Снег лежал, не тая. Только на выбившихся из-под платка темных волосах Иришки он растаял и серебрился крупными каплями.
Она повернулась к Саше и несколько повеселевшим голосом спросила:
— Ты на каком плаваешь?
— На «Полине Осипенко».
— Полина Осипенко, Мария Раскова, Валентина Гризодубова, — повторила задумчиво Иришка. — Какие замечательные имена! Я когда-то мечтала быть похожей на одну из них. А теперь…
— Что теперь?
— Да так, — грустно усмехнулась она, — Тебя как зовут?
— Саша.
— А меня Ирина, Ира. Папа меня называл Иришкой. Так сейчас все и зовут. А ты кем плаваешь на пароходе?
— Пока кочегаром. Потом поступлю учиться на механика.
— Как мой папа. А твой отец на фронте?
— В госпитале он, на Урале. Ранен. А мама на фронте.
— Счастливый ты. А у меня мамы давно нет. Папа, наверное, еще есть. Я верю. Ведь пропал без вести — это еще не убит, верно?
— Конечно, конечно, — торопливо заверил ее Саша. И говоря так, он и сам в это верил. Ему очень хотелось, чтобы Иришкин отец, Василий Алексеевич Стрельченко, был жив.
— Я в военкомате была, в пароходстве, теперь просто хожу и у людей спрашиваю. Кое-кто его помнит, мы ведь только накануне войны в Киев приехали. А вот тех, кто на фронте с ним был, еще не встретила. У вас на пароходе есть такие, что вернулись с фронта?
— Есть.
— Ты спроси у них, пожалуйста.
— Обязательно спрошу и, если узнаю… — Он вдруг замялся. — Как же я тебя найду, если хоть что-нибудь узнаю?
Иришка помолчала. Они пересекли Красную площадь, свернули на улицу Жданова.
— А ты где живешь? — спросила Иришка.
— На улице Октябрьской революции, большой серый: дом, в нем когда-то жили военные. У меня и дедушка был военным…
— Сам живешь?
— Нет, с бабушкой, папиной мамой. А ты?
— У хозяйки. Мы сняли у нее перед войной квартиру. На Константиновской.
— А номер?
Иришка нахмурилась, замкнулась:
— Зачем это тебе? Ни к чему…
— Может, я все же разузнаю что…
— Я сама приду на пристань к «Осипенко». Не прогонишь, тебя не засмеют?
— Кто?
— Ну, кто-нибудь. Скажут, вот еще навязалась…
— Не скажут, — уверенно ответил Саша. — У нас хорошие ребята.
Перейдя трамвайную линию, они свернули на набережную и пошли тропинкой, по обеим сторонам которой уже пробивалась первая вяловатая трава. Сквозь голые деревья кое-где дымчато проглядывала легкая зелень начинающих цвести ив.
— Котики, — остановившись, обрадованно сказала Иришка, глядя на куст ивы, покрытый мохнатыми пепельными почками. — Я раньше сюда никогда не ходила.
Саша вынул перочинный нож и, скользя по глинистому склону, подобрался к кусту и стал срезать гибкие ветки.
Нарезал целый ворох.
— Держи, — неуклюже протянул он букет и увидел, как повеселели каштановые Иришкины глаза. — Поставишь в банку с водой, долго будут стоять, — сказал он.
Иришка кивнула, подавив вздох. Саша, видимо, добрый парень. Она запомнила его сразу же, с первой встречи, запомнила его, одного из тех многих, кого спрашивала об отце. Ей было приятно с ним, хотя еще и часу не прошло, как они вместе. Это, наверное, потому, что он был первым человеком за эти годы, с которым вот только познакомилась, а уже не хотелось расставаться.