Шелльвин исходит из того положения, что даже временное непотребление благ делает их «не имеющими ценности» и что раз оно было необходимо для производства других благ, то оно должно быть вознаграждаемо покупателем этих благ. Уже это предположение необыкновенно спорно; если не наступает естественная порча или перемена моды, то благо, напротив, вследствие временного непотребления обыкновенно не уменьшается в ценности. Но оставим все-таки это предположение в силе.

В производстве потребляются части капитала; так, например, в производстве сукна потребляется шерсть. Однако, для того, чтобы быть в состоянии вести производство планомерно, предприниматель немедленно заменяет потребленные части капитала такими же новыми: вместо потребленной шерсти суконный фабрикант закупает новую шерсть. Этот необыкновенно простой факт Шелльвин рассматривает с двоякой точки зрения: с одной стороны, он принимает во внимание конкретные капитальные блага; поскольку они, несомненно, потребляются, то Шелльвин утверждает, что капитал потребляется. С другой стороны, отвлекаясь от конкретных частей, он принимает во внимание исключительно род капитала; он находит, что благодаря восстановлению потребленных частей другими капитал как родовое понятие сохраняется, а значит не потребляется. Последний тезис, в свою очередь, сомнителен; по моему мнению, это скорее игра слов, чем обозначение сущности явления, но я также оставляю его в силе без всяких возражений. Теперь следует решающий шаг.

Вместо того чтобы окончательно остановиться на одном из этих тезисов, Шелльвин, подобно фокуснику, выставляет попеременно то один, то другой, а в конце концов на основании этих противоположных данных одновременно требует вознаграждения для капиталиста. Сначала он рассматривает капитал как потребленный, чтобы «этот потребленный капитал» был возмещен в продукте, причем покупатель должен уплатить его полную ценность; вслед за тем он тот же капитал рассматривает как «совершенно непотребленный», чтобы продукт служил также возмещением за «это непотребление», причем покупатель должен уплатить добавочную цену как премию за непотребление!

Что сказал бы Шелльвин по поводу следующего примера? У меня есть старый верный слуга, который, однако, страдает крупным недостатком — любит выпивать. Я хочу отучить его от пьянства и заключаю с ним следующий договор. Если он будет продолжать пить, то я буду платить ему за действительно выпитое вино, но при этом не больше, чем за один литр вина ежедневно. Если же он бросит пить, то за каждый день воздержания он получит сумму, равную ценности двух литров, в качестве премии. Договор заключен. Слуга выпивает один литр вина, затем покупает другой литр, но не выпивает его и, на основании договора, требует от меня сумму, равную ценности трех литров: сумму, равную ценности одного литра, так как я ему обещал платить за действительно выпитое им вино, а, поскольку дело идет о конкретной вещи, он действительно выпил вино, и сумму, равную ценности двух литров, так как он немедленно же заменил выпитый им литр вина новым, которого не выпил, следовательно, как родовое понятие он не потребил вина, вследствие чего ему следует вознаграждение за непотребление! Я очень боюсь, что Шелльвин не сможет отрицать полную аналогию этого примера с его учением!

Впрочем, чтобы разрешить этот важный вопрос не только посредством аналогий, но и по существу, представим себе конкретный пример в духе теории Шелльвина. Допустим, что суконный фабрикант превращает шерсть, ценностью в 100 000 гульденов, в сукно и что процесс производства продолжается год. Отвлечемся при этом от всех других издержек производства: на машины, заработную плату и т. п., и сосредоточим все наше внимание на вопросе, какую ценность должно иметь сукно, чтобы предприниматель получил должное вознаграждение за содействие его капитала — шерсти.

Шелльвин говорит: конкретно шерсть потребляется, как родовое понятие она не потребляется. Теперь может произойти одно из двух: так как шерсть подлежит временному непотреблению, то она или должна уменьшиться в ценности, или не должна. Допустим вместе с Шелльвином, что такое уменьшение ценности действительно имеет место, и определим его размер в 5% = 5000 гульденов. При таком предположении я соглашаюсь, что ценность продукта должна дать вознаграждение за это уменьшение ценности: прирост ценности в 5000 гульденов действительно должен иметь место. Но прирост к чему? К ценности конкретно потребленной шерсти. Но если она «вследствие временного непотребления» уменьшилась в ценности на 5000 гульденов, то она, очевидно, имеет ценность только в 95 000 гульденов, и общее возмещение, которое должно дать ценность продукта, равняется, включая уже прирост в 5000 гульденов, только 100 000 гульденам. Прибавочная ценность сверх первоначального капитала в 100 000 гульдена, очевидно, ни на чем не основана.

Положим теперь, что временное непотребление не уменьшает ценности шерсти: тогда в ценность продукта войдет шерсть ценностью в 100 000 гульденов, но тогда также нет никакого основания, почему эта сумма должна возрасти за непотребление, ибо Шелльвин требует его, очевидно, потому, что непотребление влечет за собою «уменьшение ценности», «уменьшение результата труда»797.

Как бы мы ни применяли это предположение, мы ни в каком случае не найдем объяснения для прибавочной ценности сверх первоначальной ценности потребленного капитала. На основании всего хода доказательства Шелльвина мы не можем даже серьезно этого ожидать. В самом деле, по Шелльвину вознаграждение за непотребление должно быть исключительно возмещением убытка, который терпит продукт труда благодаря уменьшению в ценности, возмещением, без которого «счет не будет верен». Но каким же образом возмещение убытка может обратиться в излишек? Если я из 100 яблок потеряю 5 и для возмещения убытка прибавлю столько же яблок, сколько потерял, то 100 — 5 + 5 даст всегда только 100, а не 105!!

Само собой разумеется, что такая неясная теория не могла быть ясно изложена. Если бы Шелльвин изложил ее яснее, то ее противоречия, конечно, натолкнулись бы друг на друга. Правда, Шелльвин излагает ее подробно, даже очень подробно, но его подробность не заключается в том, что он один раз подробно излагает свою мысль, а в том, что он часто повторяет ее с одинаковой неопределенностью и двусмысленностью. При этом он делает своеобразную ошибку при определении своего отношения к теории трудовой ценности. Несмотря на то что наряду с действительно затраченным рабочим временем он считает вторым самостоятельным элементом ценности благ непотребление, он все же полагает, что дал теорию, которая «вытекает из сущности труда и ценности» и «которая по необходимости следует из теории ценности, основанной на труде».