Однако теория Шелльвина необычайно поучительна именно благодаря своим ошибкам. Она рельефно показывает, как беспомощна теория трудовой ценности по отношению к объяснению процента на капитал. Родбертус и Маркс пытались неколебимо оставаться при своем основном положении, что количество труда является единственным законным принципом, регулирующим ценность всех благ. Это было возможно только постольку, поскольку они просто игнорировали важнейшую область существования процента на капитал — прибавочную ценность тех продуктов, которые при одинаковой затрате труда требуют для своего производства более продолжительного времени. Шелльвин был достаточно беспристрастным, чтобы не видеть, что это игнорирование ни к чему не приводит, и искренне старался действительно объяснить эти факты при помощи теории трудовой ценности. Но непримиримого нельзя примирить. Все его искусственные приемы и обороты по поводу потребленного капитала, который в то же время не потребляется, о «времени непотребления», которое является частью времени производства, о «компенсации», которая является излишком, приводят только к тому, что он в конце концов вместо того, чтобы добиться объяснения явления процента на капитал, изменяет своему теоретическому отправному пункту. Ложная в самом своем основании, теория трудовой ценности всегда будет изобличаться во лжи фактами хозяйственной жизни.

Теория Шелльвина поучительна еще в одном отношении. Мы, экономисты, очень любим освобождать наши научные категории от общего материального основания, в котором они проявляются, и приписывать им более свободное, идеальное существование. «Ценность» благ, например, кажется нам слишком благородной для того, чтобы всегда оставаться тесно связанной с материальным благом, которое является ее носителем. Мы освобождаем ее от этой недостойной связи; мы придаем ей самостоятельное существование, которое идет своей дорогой, независимо, даже вразрез с судьбой ее неблагородного носителя. Мы допускаем, что «ценность» продается независимо от блага и что благо продается, хотя «ценность» его не отчуждается; мы допускаем, что блага уничтожаются, между тем как их «ценность» остается, и, наоборот, «ценности» исчезают, между тем как их носители остаются невредимыми. Точно так же кажется нам слишком простым отнести категорию капитала к совокупности материальных благ. Мы освобождаем ее от этого; капитал — это нечто такое, что носится над благами; он продолжает существовать даже тогда, если части, его составляющие, исчезают. «Прежде всего, — говорит Германн, — нужно отличать предмет, в котором капитал овеществляется, от самого капитала»799. А Маклеод считает «метафорой» приписывание благам названия капитала799.

Честь, кому честь подобает! Благо науке, которая не пытается втиснуть в прокрустово ложе механическо-материалистической точки зрения воистину идеальные потенции, влияющие на нашу жизнь. Нужно, однако, уметь различать. Наши вещественные блага и их польза, наши вещественные капиталы и их производительное действие принадлежат действительно к материальной сфере, хотя они ею и не исчерпываются. Идеализировать их — это значит не возвышать понимание, а фальсифицировать его. Это значит разрешать себе объяснять те предметы, которые существуют в материальном мире и на основании законов материального мира, независимо от этих законов, даже вразрез с ними.

А разрешают себе это тогда, когда думают этим разрешением воспользоваться. Кто бесхитростно и верно придает естественному естественное объяснение, того не поощряет идеализирующая фраза, тому она мешает. Тому же, кто при объяснении естественного желает изменить природе, она дает прекрасный предлог: то, чего нельзя объяснить согласно природе, сначала ставят вне природы, чтобы потом объяснить вразрез с нею.

Я уже давно привык считать встречаемые ложные идеализирования предупредительным сигналом. И я редко ошибался. Если одно из наших простых, обыденных понятий, как, например, благо, имущество, капитал, выручка, пользование, продукт и т. п., которые гнездятся глубоко в мире осязаемого, освобождается посредством идеализирующего толкования от своих конкретных основ и даже совсем становится вразрез с ними, то трудно не сделать ложного вывода, опорой для которого является такое толкование. В подтверждение сказанного я мог бы привести длинный ряд заблуждений из истории нашей науки, но я не делаю этого, не желая задерживать хода наших исследований. Читатель, интересующийся этим, и без моего содействия найдет подтверждение. Я же приведу только один определенный пример, который дал непосредственный толчок к настоящему моему отступлению, пример Шелльвина: не успел Шелльвин отделить в своем мышлении «капитал» от «частей», из которых он состоит, и противопоставить его таковым, как уже начинается игра капиталом, который в одно и то же время потребляется и не потребляется, в одно и то же время сохраняет полную свою ценность и уменьшается в ценности и уменьшение ценности которого становится излишком потому, что она снова восстанавливается!

Бросим взгляд, который слишком уж долго останавливался на частностях, на целое. Мы видели, что появилось пестрое множество теорий процента на капитал. Все эти теории мы тщательно рассмотрели и исследовали. Ни одна из них не заключает в себе абсолютной истины. Но были ли они поэтому совершенно бесплодными? Не образуют ли они в совокупности ничего, кроме хаоса противоречий и заблуждений, в исходе которого мы находимся к истине не ближе, чем в начале? Или же сквозь путаницу противоречивых учений все же проходит линия развития, которая если и не привела еще к самой истине, то все-таки, по крайней мере, указала дорогу, которая ведет к ней? И как проходит линия этого развития?

Приступая к ответу на этот заключительный вопрос, я считаю самым целесообразным попросить своих читателей еще раз ясно представить себе содержание нашей проблемы. Что имеет в виду и к чему стремится теория процента? Она должна исследовать и изложить причины, направляющие в руки капиталистов рукав потока благ, получаемых ежегодно из национального производства данного народа. Она представляет собою, следовательно — в этом нет никакого сомнения, — теорию распределения благ.

Однако в какой части течения решается вопрос об отделении этого рукава? На эту тему историческое развитие учений выставило три существенно различные точки зрения, которые привели к трем столь же различным объяснениям всей проблемы.

Останемся верными образу потока еще одно мгновение; он дает возможность осветить нашу проблему. Исток представляет собою производство благ, устье — окончательное распределение дохода, предназначенное для удовлетворения потребностей; среднее же течение этого потока представляет собою ту промежуточную стадию между появлением и окончательным распределением благ, в которой они в хозяйственном обмене переходят из рук в руки и, благодаря оценке людей, приобретают ценность.

Упомянутые нами три точки зрения таковы.

Одна из них считает долю капиталистов уже выделенной в самом истоке. Три отдельных источника, природа, труд и капитал, приносят каждый, ввиду присущей ему производительной силы, определенное количество благ, обладающих определенной ценностью; при этом вся ценность, вытекающая из каждого источника, становится доходом тех лиц, собственностью которых является источник. Это, собственно, не один поток, а три потока, которые хотя и текут одно время в среднем своем течении по одному и тому же руслу, но не сливаются и при устье вновь разветвляются в том же отношении, в котором они вышли из отдельных источников. Эта точка зрения переносит все объяснение в исток — в производство благ; она рассматривает проблему процента как проблему производства. Это точка зрения наивных теорий производительности.