Старецъ по своей глухот ничего не слышалъ. Онъ что-то еще пробурчалъ, отвернулся въ уголъ у двери и, шепча молитву, сталъ мыть руки изъ прившен-наго на веревочк кувшинчика.

Лицо его, носившее слды поразительной и вели-чавой красоты, снова окаменло. Кажется, старецъ да-же забылъ о присутствіи дочери. Онъ, вытеревъ руш-никомъ руки, взлзъ по лсенк изъ двухъ ступенекъ на печь и, кряхтя, улегся на ней, видимо, уже ни на что и ни на кого не обращая вниманія.

Бабы тотчасъ же услышали, какъ надворная дверь въ снцы съ грохотомъ распахнулась, такъ крпко стукнувъ въ притолоку, что задрожали стны избы, за-тмъ послышался суматошливый топотъ тяжелыхъ ногъ, гозня, изступленное рычаніе, а ужъ у самой двери въ избу матерная брань и глухіе удары по чему-то мягкому.

Прасковья быстро приподняла съ подушки голову, съ секунду испуганно прислушивалась и вдругъ съ перекошеннымъ отъ страданія лицомъ закричала во весь голосъ: . *

— Бьетъ... Егорушку бьетъ, злодй!

Катерина еше раныпе матери догадалась, въ чемъ дло, и, вся поблднвшая, бросилась къ двери. Туда же, хватаясь за стны и баланеируя въ воздух ру-камн, заковыляла и старуха.

Но прежде, чмъ добжали бабы, дверь съ тре-скомъ распахнулась и черезъ высокій порогъ куба-ремъ свалилея въ избу на полъ молодой, рослый па-рень. Онъ тотчасъ же молча поднялся на ноги, при-крывая обими руками голову, но вбжавшій за нимъ съ изступленнымъ, бородатымъ лицомъ, матерно ру-гавшійся мужикъ двумя ударами полномъ по поло-

в снова свалйлъ его. Это былъ Леонтій. Онъ уж занесъ ногу, чтобы опустить ее на голову сына, но Прасковья упала на парня, а Катерина схватила за руки обезумвшаго отъ злобы брата.

— Лева, Лева, за што? Господь съ тобою... Што ты сша*ллъ, што ли? Оставь... нешто такъ можно? — уговаривала она. •

— О-охъ, злод-й, о-охъ непутева-ай! до смерти забьетъ... — плача и задыхаясь, едва могла выговорить старуха.

Задремавшій было старецъ заворошился на печк и привсталъ, оглядывая избу.

— Опять... опять бьешь, негодяй! 0, варваръ, брось, брось! 0-0', свинья грязная, думаешь, я старъ, такъ не уцравлюсь съ тобой, скручу мерзавца... 0 скотина, о пьяница, изъ хаты выпру... Вонъ, вонъ!

Въ груди старца клокотало; онъ, какъ обезсилен-ный левъ, глухо рыкалъ, потрясая костлявыми ру-ками. Единственный огромный зрячій глазъ его подъ темной бровью горлъ голубымъ огнемъ, ноздри не-болыпого, съ чуть замтной благородной горбинкой носа широко раздувались, блдно-пергаментный пока-тый лобъ и осунувшіяся щеки совсмъ поблли; сивая кудрявая грива волосъ тряслась, тряслась и енжно-блая бородка.

Леонтій опустилъ занесенную ногу, бросилъ по-лно и крупными, нервными шагами пошелъ къ столу, оглядываясь въ сторону отца, и, щелкая блыми зу-бамй, какъ голодный шакалъ, отрывисто огрызался:

— Какъ же, боюсь тебя! Прошли времена... Сиди на печи да смерти жди, вотъ твое дло, и не въ свое дло не мшайся! Тебя не спрашиваютъ... ишь рас-ходился. »

Хотя говорилъ онъ довольно громко, однако, съ такимъ расчетомъ, чтобы глухой отецъ не разслышалъ.

Ужъ лтъ пять, какъ старикъ Пётра замтно обезсиллъ и оглохъ. Съ тхъ поръ Леонтій въ грошъ

И. А РОДЮНОВ Ь. 11 161

не ставилъ его, но въ минуты, когда Пётра обруіпи-валъ на него свой гнвъ, прежній страхъ передъ гроз-нымъ когда-то отцомъ снова овладвалъ сердцемъ Ле-онтія. ..

— Да какъ же его не бить, его убить мало!—кри-чалъ Леонтій о сын. — Чуть весь дворъ не спалилъ съ своими цыгарками! Што-жъ тогда, позвольте васъ спросить, родители мои любезные? Чуть весь дворъ не спалилъ...—спрашивалъ Леонтій, разводя руками. — Што-жъ тогда? въ кусочки иттить прикажете съ та-кой оравой?

— Жалости у тебя ни на каплю нту-ти, Левонъ,

— не слушая сына, говорила задыхающаяся Пра-сковья, уложенная Катериной и Егоромъ на кровать.

— Добрые люди всякую тварь милуютъ, а ты же-стокосердный какой-то уродился, точно подмнилъ его кто, а не я' носила тебя Цодъ сердцемъ. Одного-то, единаго, какъ зницу ока, сына своего, кровь свою, безотвтнаго робенка за всякую малую бездлицу за-биваешь до полусмерти. Бога въ теб нту-ти, Левонъ. Егорушка, подь ко мн, сядь тутъ, горемычная моя сиротушка. Тутъ ёнъ тебя не тронетъ, небось. Роди-ла же такого татарина и въ кого?

Старуха зарыдала.

— Нашъ отецъ пальцемъ никогда безъ дла никого изъ васъ не тронулъ, а ты? О-охъ, Господи, Царь Не-бёсный! Сколько жисти-то прожито ребенкомъ, съ во> робьиный носокъ, а што муки-то ёнъ принялъ. Што бы сказала Марьюшка? Думаешь, она не видитъ оттуда-го, какъ ты тиранишь ейную дточку? , На то ли, на муку ли такую лютую родила она его?

У Леонтія передернуло лицо.

— Ну, запла... теперича хошь д6'свтй, слухай, не переслухаешь причитаньевъ, — сказалъ Леонтій, досадливо махнувъ рукой.