— Вотъ обнесли даромъ нашихъ робятъ,—продол-жалъ онъ.—Вотъ я своего Серегу подъ присягой пы-талъ. Такъ ёнъ передъ образами божится — клянется, что пальцемъ никто изъ ихъ Ваніоху не тронулъ...

У стола, выйдя изъ стряпушной, съ засученными рукавами остановилась Лукерья—жена старика Ла-ріонова, которую за безграничное добродушіе и готов-ность 'всякому и во всякое время безкорыстно услу-жить вс любили, а >за огромную физическую силу называли «баба-мужикъ».

— Охъ, ужъ такія страсти взвели на робятъ, та-кія страсти...—заговорила она. г— Ужъ я смучилась вся, какъ нашихъ забрали, сумлніе на меня нашло, што они загубили хрестьянскую душу, и вс-то на-чисто ноченьки напролетъ несомкнула глазъ. Легколи? Грхъ-то какой! И Ивана Тимофеича-то, жаланнаго моего, такъ-то жалко. И думаю, ежели виновати, пу-іцай ихъ угонятъ, хошь и сына моего. Што-жъ? на-длалъ такой бды, такъ и отвчай. А теперича какъ гора съ плечъ. Можетъ, другіе кто и держали што иа ум противъ покойничка, только не нашъ Серега. Еиъ не драксунъ у насъ, ёнъ дракъ-то иуще огня боится, а ужъ покойнаго Ивана Тимофеича жаллъ вотъ ровно брата родного, такъ его жаллъ, такъ жаллъ и те-порь все плачетъ объ ёмъ. И вчера вотъ пришелъ не-множко выпимши,—я плачу, а самапытаю его: «ежели ты сдлалъ, говорю, повинись, пе вводи людей въ грхъ, а то, можетъ, на другихъ, на безвинныхъ по-думаюгъ». Какъ ёнъ, Серега-то, ударится въ слезы и говоритъ мн: «Мамоныса, ну, за што мы Ванюху уби-вать будемъ? Мы отъ его никакого худа не бидали, иёнъ отъ насъ никакого худа не видалъ», а я говорю: «Не врю. Вотъ поцалуй икону и заклянись, тогда поврю». А ёнъ снялъ съ божницы икону и поцловалъ. Ну, съ меня все сумлніе и сошло тутъ-то, а то, вдь, ночи не спала, родимые, смучивши вся... хлба-соли

. 141

ршилась, зачну жевать-то, а кусокъ-то такъ у меня тутъ, въ глотк-то, коломъ и застрянетъ ...

— А какъ жо едоръ Рыжовъ у (йідователя все разсказалъ, какъ убивали моего чадушку и какъ ёнъ кричалъ: «Пустите, люди добры, душу на покаяні... пожалйте жену мою и сестренку махонькую! Какое худо я вамъ сдлалъ?»—прервала Акулина и всхлип-нула. Послднія слова она произнесла на распвъ жа-лостливымъ голосомъ, какь говорятъ причитальщицы.

— ЭТо ёнъ штобы самому выкарябкаться и накле-палъ на всхъ... Самъ-то вылзъ, а нашихъ-то шнь сколько продержали. Енъ завсгда былъ хвостъ, хвостъ и есть,—сказалъ Парменъ—дядя Сашки, рябой, кряжи-стый мужикъ, тотъ самый, что на успенскихъ розгов-нахъ вязалъ и прившивалъ Сашку ногами къматиц.

— Долголи обнести безвинныхъ людей!—продол-жалъ Парменъ. — А вотъ теперича и вышло не по его, не по едькиному доносу. Слдователь-то, значитъ, вникъ въ дло и нашихъ робятъ оправдалъ. Теперича имтт ничего и не будетъ..

— Да, какже ничего не будетъ?—вспылила Аку-лина.—Убили человка и ничего не будетъ и такъ это и пройдетъ? Значитъ, убивай кажнаго, кого за-хотлъ, сер&дь бладня. при всемъ честномъ народ и ничего теб за это не будетъ? Ишь какое дло!

— Ежели свидтелевъ не предоставишь, Трофи-мовна, ничего и не будетъ,—сказалъ староста— рыжій, веснуіцатый,г съ хитрыми глазами и сладкимъ голо-сомъ мужичонко.

— Да какой же дуракъ будетъ при свидтеляхъ людей рзать? Самъ ихъ нарочно позоветъ, што ли? «Посмотрите, молъ, люди добрые, какъ буду людей рзать». Ишь какое дло!

— Вотъ то-то и оно-то,—съ скромной важностью разъяснилъ староста. — Законъ, значится, такъ гла-ситъ, штобы свидтели безпремнно присутствовали, тогда засудить можно яр;е,съпліиапьха#ахольг-ствіемъ, а штобы безъ евидтелевъ засз^дить,—и оиъ помоталъ головой,—этого никакъ нельзя. Ужъ эти дла намъ хорошо извсны.

— Кто е знаетъ, на комъ грхъ—степенно и при-мирительно замтилъ дядя Егоръ.—Ежели бы самъ мой племянничекъ всталъ хошьначасочекъна одинъ изъ гроба-то, да указалъ бы, кто его жисти ршилъ, кт,о его убивцы, ну, тогда и мы узнали . бы, кто они такіе есть, потому передъ смертнымъ-то часомъ ёнъ не покривилъ бы душой, не обнесъ бы занапрасно безвинныхъ людей. За это отвтъ должонъ держать передъ Богомъ. А то какъ узнаешь?

— Вотъ это правильно, вотъ это какъ есть,—одо-брительно заговорили вс мужики. — Ежели бы самъ ёнъ, то-ись Иванъ Тимофеевичъ, всталъ бы сейчасъ изъ гроба... ёнъ бы не покривилъ душой, ёнъ бы прямо и указалъ, кто евоные убивцы, потому ему сычасъ же передъ Господомъ Богомъ отвтъ надо держать. Передъ смертнымъ-то часомъ кривда не придетъ на умъ, н-... тутъ ужъ вилять не приходится. А мы што? Мы вотъ только языкомъ нагршимъ... набол-таемъ, наляскаемъ сами не знаемъ што...

Деминъ, къ концу обда выпиившій уже четыре стакана, въ разговоръ не вмшивался и умильно по-сматривая на бутыли, загадалъ, что если ему пере-падетъ еще два стаканчика, то онъ при всемъ чест-номъ народ выложить правду - матку; если же не перепадетъ, то у него на такой подвигъ не хватитъ «совсти». Выдать же убійцъ ему очень хотлось, потому что день ото-дня въ его сердце накипала страшная ненависть къ безпутнымъ парнымъ. Къ его огорченію ему достался только одинъ стаканчикъ, и потому онъ всталъ изъ-за поминальнаго стола со вздо-хомъ, не высказавшись и очень недовольный собой.

Поминки кончились уже 'передъ вечеромъ. При-суіствовавшіе остались шогадавшьа^

насчетъ вина же паходили, что она иоскупилась ма-леиько, падо бы еще хоть одну «четвертуху» поста-вить, тогда вышло бы совсмъ хорошо. Послдними ухали свекоръ и свекровь замужьей дочери Акули-ны. Авдотья съ мужемъ осталась у матери погостить на денекъ, а сватовъ Акулина проводила за оісолицу деревни.

Степанъ, увидвъ Акулину одну въ пол, когда она, простившись со сватами, понуривъ голову, воз-вращалась домой, забросилъ за спину корзину и вы-шелъ со двора, направляясь на огуменокъ за соломой, хотя ему и не было въ томъ нужды. Встртивъ Аку-лину, онъ остановился и сказалъ.

— Не обидься, кумушка, што я не пошелъ къ теб на поминки. Врь ты мн, какъ души жалалъ помянуть крестпика... вотъ какъ души жалалъ... да не подходило мн у тебя быть, а я ужъ самъ отъ себя по конецъ жисти буду его поминать, крестника-то свово...

Крупная слеза скатилась по хрящоватому, съ гор-бинкой, носу на косматую, густую, желто-бурую бо-роду Степана, и онъ, полуотвернувшись и глядя вдаль, добавилъ:

— И ежели тутъ мой Сашка причиненъ... на суд скажу, штобъ въ кандалы заковали да въ каторгу угнали бы...