Шрифт:
Нора, в которую скрылся бродяга, оказалась вовсе не норой, а остатками входа в горную выработку, просевшую и обвалившуюся по причине заброшенности.
– Что за край! Куда ни ткни, дырка в земле! – возмутился коренастый десятник, становясь на одно колено и пытаясь заглянуть внутрь хода.
Одно из бревен, бывшее когда-то боковой стойкой крепи, заскрипело под прикосновением его руки и опасно зашаталось. По склону побежали ручейки пересохшей земли, мелкие камушки.
– Легче, легче! – остерег его капитан.
Десятник послушно отступил и потыкал в нору копьем. Безрезультатно.
– Длинная, стерва...
– А ну, дай!
Валлан отобрал у усатого воина самострел, присел на корточки и пустил бельт во тьму. Прислушался – не ойкнет ли кто?
Тишина.
– Что делать будем, командир?
– Разбирай завал, – последовала короткая команда.
– Погоди, а как еще больше засыплет?
– Тогда давай охотников. Пусть лезут.
Петельщики замялись. В открытом бою, грудь на грудь, они не боялись никого, а вот лезть в подземелье, да еще с непрочным потолком, не хотелось никому.
– Что, нет охочих до драки? – насупился Валлан.
– Так то ж не драка, командир, – вступился за свое подразделение десятник. – Пущай туда суслики лазят.
Взгляд капитана предостерегающе потемнел.
– Брик, Сало и Пятак! – нашелся десятник.
Поименованные подошли поближе.
– Ну, вот и добровольцы нашлись.
Валлан кивнул.
– Веревками обвяжитесь. Вытянем, если что. Мечи оставьте. Ножи, кастеты, если есть, самое то...
Пока трое петельщиков готовились к спуску, остальные привязали коней к деревьям и расположились рядом, готовые в любой момент прийти на помощь.
Первым в лаз нырнул Сало, юркий и узкоплечий, за ним Пятак, сжимая в левой руке самострел с укороченным ложем. Последним пополз Брик.
Какое-то время из норы доносилось шуршание, шелест осыпающихся кусочков породы. Потом вдруг в недрах холма что-то крякнуло, затрещало и ухнуло, выбросив клуб мелкой пыли в лицо нагнувшегося десятника.
– Эй, парни! – негромко позвал он, а потом во весь голос: – Брик! Сало! Пятак! Отзовитесь!!!
Слабый, приглушенный расстоянием стон был ему ответом.
– Тяни!
Десяток рук ухватились за торчащий наружу конец веревки. Дернули...
Она подавалась, но плохо.
– А ну, разом! – Валлан оттер плечом одного из воинов. – Дружно! Раз-два!!! Взяли!!!
Локоть за локтем спасательная веревка подавалась, волоча за собой что-то тяжелое, цепляющееся за все неровности.
Еще рывок, и на жухлую траву вывалился Брик, не подающий признаков жизни. Сплошная корка грязи, замешанной на крови, покрывала его голову и плечи. С пояса свисал размочаленный, оборванный второй конец веревки.
– По коням, – угрюмо бросил Валлан. – Кто б ни был, он останется там навсегда. Души Пятака и Сала об этом позаботятся.
Томительные мгновения, отмечаемые только частыми ударами трепещущего сердца, растянулись в вечность. Тело, парализованное страхом, словно оцепенело, тогда как голова продолжала работать, рисуя ужасающие картины. Темно было, как у стрыгая в брюхе. Лишь обострившиеся до предела слух и обоняние давали возможность воспринимать внешний мир, состоящий из тьмы, вони и тяжелого загнанного дыхания.
Что ж он медлит?
Или это неправильный стуканец?
А может быть, зверь в спячке и нас не слышит?
Мак Кехта заворочалась, недовольно бормоча что-то на старшей речи, и попыталась подняться.
– Эисте, феанни. Тише, госпожа, – шепнул я, придерживая ее за плечо. – Байол... Опасность...
Она, похоже, так и не сообразила, из-за чего началась заваруха. Услышав мои слова, вместо того чтобы затаиться, рванулась, чтобы вскочить на ноги:
– Этлен!
В это время источник вони и хриплых вздохов с топотом бросился по выработке... Но не на нас, а в противоположную сторону.
– Зажигай факел, Эшт. – В голосе телохранителя явственно слышалось облегчение.
Да с удовольствием. Тьма надоела мне хуже корешков одуванчика к обеду. Когда-то они были у меня едва ли не постоянной пищей.
Смолистая ветка разгорелась быстро и весело. Огонь с жадным треском бросился пожирать сухую древесину, осветив попутно наши перепуганные лица. Нет, это у меня и у Гелки – перепуганные. У Этлена – озадаченное. У Мак Кехты – раздраженное.
– По-моему, – проговорил старик, убирая один меч в ножны, – это был человек.