— А еще знаете, — увлеченно фантазировала Елена, но встретив чересчур внимательный взгляд Александра, смущенная умолкла.

— А еще? Говорите же, — он взял ее за руку и продолжал смотреть на потупившуюся девушку. Так начальник отряда никогда еще не смотрел на своего помощника. Елена молчала. Сердце ее беспокойно забилось, горячая волна прилила к лицу. Она тихонько отняла руку.

— А еще? — настойчиво повторил Майский. — Я хочу знать, что кроется за этим «а еще».

— А еще — не смотрите на меня так, — рассердилась Мельникова. — Ну, чего вы… так?

— Разве? — искренне удивился горный инженер. — Простите в таком случае. Больше не буду.

Елена улыбнулась.

— Какой вы смешной! И… неловкий. Цветы дарите, а разговаривать с девушками не научились.

— Некогда было учиться, да и девушек таких не встречал.

Оба в замешательстве умолкли.

Утром, позавтракав чудесной ухой из крупных горбатых окуней, наловленных Иваном Тимофеевичем, и собрав походное имущество, разведчики поехали в лагерь. Там предполагали провести день, чтобы отдохнули лошади, и возвращаться в Зареченск.

И вот наступил день, которого так боялся Плетнев. Таежника словно подменили. От хандры не осталось и следа. Он суетился у палаток, старался каждому помочь: увязывал тюки, чинил поизносившуюся лошадиную сбрую, укладывал образцы пород, инструменты и все следил, чтобы ничего не было забыто. Когда прикинули, сколько получается груза, то оказалось, что лошадей не хватит. Охотник предложил своего Орлика. Лошадь, легко раненная в ногу Зотовым в ночной перестрелке, оправилась и могла идти хоть под седлом, хоть со вьюками.

— Возьмите, — уговаривал Никита Майского, — мне он все равно ни к чему. Потом вернете. Не смотрите, что Орлик старый, он сильный. А вам без лошади нельзя.

— Спасибо, Никита Гаврилович, как-нибудь обойдемся. Орлик тебе и самому пригодится.

— Не нужен он мне, — горячо возражал Плетнев и просительно глядел на инженера: — Ну сделай милость, возьми.

— Хорошо, будь по-твоему.

Больше всего Александра заботил штейгер. Дать арестованному лошадь он не мог — их и так не хватало, а если заставить Зотова идти пешком — он будет задерживать отряд.

— Какую ему лошадь, — недовольно гудел Буйный. — На осину подлеца и дело с концом.

— Нельзя, Иван Тимофеевич. Права не имеем чинить самосуд. С ним в Зареченске разберутся или в Златогорске.

— А он имел право в людей палить?

Решили, что штейгер пойдет пешком, а присматривать за ним будет Иван Буйный.

— Уж я присмотрю, — пообещал бывший пулеметчик, и пальцы у него сами собой сжались в кулаки. — Будьте покойны.

Все было уложено и увязано, оставалось только снять палатки, оседлать и навьючить лошадей. Вечером горный инженер зашел к охотнику, намереваясь поговорить с ним. Никита по обыкновению сидел на нарах, дымил трубкой. Увидев Майского, поднялся, глаза радостно засветились.

— Проходи, Александр Васильич. Садись вот сюда. Покурим, давай, на прощанье. А хочешь — чайку согрею.

Майский не знал, с чего начать. Поговорили о погоде, о том, что после недавних дождей появилось много грибов.

— Работу мы закончили, — помолчав и заметно волнуясь, опять заговорил инженер. — Ты, Никита Гаврилыч, нам очень помог. И за это от меня и моих товарищей, от Советского государства большое спасибо.

Плетнев разглядывал свои сапоги. «Мне бы такого сына», — вдруг подумалось таежнику. Майский положил руку на плечо охотника. Тот поднял седеющую голову, сказал, пряча в бороде усмешку:

— А ведь ты, Александр Васильич, не с тем шел. Вижу, сказать что-то порываешься да не насмелишься.

— Верно, отец, угадал! — инженер засмеялся и, оборвав смех, сразу посерьезнел. — Знаешь, Никита Гаврилыч, подумал я, что скучно вот так, одному в тайге. Поедем с нами, а? Вместе жить будем, я тебе подходящую работу найду.

— Мне ехать? В Зареченск? — таежник растерянно посмотрел на начальника отряда: он не ждал такого предложения.

— Ну да! Довольно с тебя таежной жизни, да и годы твои не те. Ведь к пятому десятку идет, так? А ну если прихворнешь, некому и воды подать. Насмотрелся я на тебя, на житье твое. Плохо одному, признайся, плохо?

— Уж это что, правда твоя. Однако, привык.

— Отвыкать пора. Думается, и ты к нам присмотрелся. Мы тебя лучшим другом считаем.

Охотник вздохнул, горестно покачал головой.

— Привык я к вам, верно. За приглашение благодарен, а в Зареченске… нельзя мне жить.

— Как это нельзя? Почему? — удивился Майский и понял, что случайно задел что-то такое, о чем, может, и говорить не надо. Плетнев твердо посмотрел в глаза инженеру.

— Хороший ты человек, Александр Васильич… А вот я тебе сейчас такое скажу, что и смотреть на меня не захочешь. Я… человека убил.