Лев Васильевич на этот вопрос обычно отвечает коротко: «Закономерности».

Вот, значит, весь этот сезон наши геологи и будут искать различные закономерности образования этой диковинной горной системы, каменного громадного торта, неизвестно по какой причине вдруг выросшего посреди ровной таймырской тундры.

Вскоре наш вертолет завис в основании неширокой долинки (размах ее метров сто — сто пятьдесят, не более), зажатой с трех сторон довольно крутыми горными склонами, плотно укрытыми снежниками.

Бортмеханик, который теперь спустился с верхнего «пилотского» этажа к нам в кабину, что-то кричит мне на ухо, но что — разобрать невозможно (сильно шумит мотор). То же самое он проорал в ухо Наталье Ивановне и Наташе. Втроем мы сообразили, что нас просят покинуть вертолет, поскольку командир Юра боится, что тяжело груженная машина может увязнуть в болотистой тундре. Пригнув головы под крутящимися винтами, бежим по галечной косе прочь от машины, колеса которой висят в нескольких сантиметрах от земли — Юра все не решается посадить ее на землю. Следом за нами, тоже согнувшись в три погибели, бегут прочь бортрадист Саша и бортмеханик. И только после этого Юра усаживает вертолет. Против всех опасений, колеса машины почти совсем не вязнут в галечнике: терраса, на которую мы уселись, оказалась прочной.

Тотчас после приземления вертолета с галечной косы, метрах в ста впереди, поднялась пара диких гусей и, сделав круг над нашей долиной, ушла за гору. Бортмеханик схватил двустволку, заряженную картечью, и в азарте бросился за ними (совершенно бессмысленный акт: гуси давно уже ушли за гору). При этом он вспугнул еще одну пару совсем близко, метрах в двадцати. Навскидку выстрелил вслед птицам, но промазал, и картечь, не причинив гусям никакого вреда, вся ушла в лежащий напротив нас снежник, образовав на снегу прихотливый узор.

— Это ничего, — успокаивает нас бортмеханик, — тут ими, видать, вся долина кишит. Недели через три гуси линять начнут, тогда вы их голыми руками возьмете.

Мы разгрузили вертолет, оттащили вещички подальше от машины, чтобы их не разбросало по всей долине при взлете, все заботливо укрыли брезентом (причем, как ни странно, летчики нам активно помогали), поблагодарили их, простились, и вертолет пошел на Косистый. Самолет обычно на прощанье качает крыльями, вертолету же качать нечем, поэтому он заложил «прощальный» круг и долиной ушел на восток, вон из каменного торта Тулай-Киряки-Тас.

Гуси, которых вспугнул вертолет, вернулись на свои прежние (как видно, насиженные) места. Я с пятизарядной мелкокалиберной винтовкой отправился добывать их. Однако теперь птицы напуганы и ближе чем на двести метров не подпускают. Лежа, с упора попытался одного гуся я все-таки добыть и даже попал, но пуля, скользнув по хвосту, не причинила птице особенно вреда: гусь (или, может, гусыня) взлетел и ушел за гору невредимый, оставив мне в качестве трофея пук замечательных перьев.

— Же-е-еня! — кричит мне Наталья Ивановна и машет рукой, — ко-о-нчай эту охоту! Не до нее!

Безусловно, Наталья Ивановна права: сейчас не до охоты. Начерно разбираем вещи и ставим две палатки: одну для кухни, вторую для жилья. Дует очень сильный и холодный, пробирающий до самых костей ветер. На Наташу просто страшно смотреть, так она закоченела: губы, щеки и нос у нее совершенно посинели, всю ее колотит крупная дрожь.

Я раскочегарил два примуса: на одном скипятил воды и сварил крепкого чаю, на другом разогрел банку свиной тушенки. Для сугреву выпили граммов по тридцать разведенного спирта, поужинали и, распаковав свои спальные мешки, забрались в них (у Натальи Ивановны мешок волчий, у меня — собачий, у Наташи — верблюжий). Мы с Натальей Ивановной как опытные путешественники разделись (мы-то знаем, что в меховом спальном мешке одетому согреться гораздо труднее), Наташа же забралась в свою постель, сняв только теплые ботинки, и простучала зубами всю ночь.

Спим. Очень большой и тяжелый нынче был день.

Проснулись очень поздно. Честно говоря, все мы надеялись, что поутру нас разбудит вертолет. Встали, когда уже стало очевидно, что с утра машину ждать бесполезно и повезла она опять небось распроклятых гидрографов на Нордвик. Я, как обычно, встал первым, сварил чаю, приготовил завтрак (изжарил картошку на сале, оставшемся от вчерашней тушенки); вскоре поднялась и Наталья Иванна, а вот добудиться Наташу совершенно невозможно: к ней в спальный мешок залез Фрам (он, видно, тоже замерз), оба они угрелись и теперь досматривают сны, которые добрые люди (то есть мы с Натальей Ивановной) смотрели ночью, когда Наташа с Фрамом стучали зубами от холода. После завтрака решили отправиться на охоту.

— Это же кощунство, — говорит Наталья Ивановна, закуривая свой излюбленный «Беломор», — на Таймыре тушенку жрать. Сколько на Север езжу, такого безобразия не припомню.

Я взял пятизарядную мелкашку (я вообще люблю это оружие, да оно к тому же у меня хорошо пристреляно), женщины взяли по карабину, и мы отправились на восток, в сторону равнинной тундры, куда ушел от нас вертолет.

— Лев Васильич что говорил, помните? — вспоминает Наташа. — В первый день, говорил он, вы оленей не ждите: вертолет их распугает. А на другой день проснетесь — они у вас между палаток ходить будут, жевать растяжки.