Шрифт:
– Вот и все, – пробормотал отец. – Теперь они уничтожат Лузитанию, пеквениньос и этих несчастных людей.
– Если боги того пожелают, – благочестиво возразила Цин-чжао. Она была удивлена – отец показался ей мрачным и опечаленным.
Ванму подняла голову, ее лицо покраснело, на щеках дорожки слез.
– Погибнут все – и Джейн, и Демосфен, – произнесла она.
Цин-чжао схватила Ванму за плечо и притянула к себе.
– Демосфен – предатель, – процедила Цин-чжао. Но Ванму отвернулась от нее, подняв глаза на Хань Фэй-цзы. Цин-чжао тоже посмотрела на отца. – А Джейн… отец, ты же сам убедился, насколько она опасна.
– Она пыталась спасти нас, – ответил отец, – а мы отблагодарили ее тем, что запустили в действие машину, которая вскоре уничтожит ее.
Цин-чжао онемела, она потрясенно уставилась на своего отца, тогда как тот перегнулся через ее плечо, коснулся кнопки записи, затем очистил дисплей от всех сообщений.
– Джейн, – произнес он, – если ты слышишь, умоляю, прости меня.
Терминал остался безмолвным.
– Да простят меня боги, – горько сказал Хань Фэй-цзы. – Я проявил слабость, когда должен был показать силу, и дочь моя от моего имени, не ведая, сотворила великое зло. – Он содрогнулся. – Я должен… очиститься. – Это слово словно ядом обожгло его губы. – И этому очищению суждено длиться вечно, в этом я уверен.
Он отступил от компьютера, повернулся и покинул комнату. Ванму вновь расплакалась. «Глупые, бессмысленные слезы, – подумала Цин-чжао. – Это миг триумфа. Вот только Джейн украла ее у меня. И даже когда я возобладала над ней, она все равно превзошла меня. Она лишила меня отца. Его сердце отвратилось от богов, пусть даже он продолжает служить им телом».
Это было больно сознавать. Но вместе с тем ею овладела безумная радость: «Я оказалась сильнее. Я оказалась сильнее отца. Когда речь зашла о настоящем испытании, именно я встала на сторону богов, а он сломался, не выдержал, поддался. О таком я никогда и мечтать не смела. Я верное орудие в руках божьих. Кто знает, как они дальше воспользуются мной?»
12
Война Грего
– Просто чудо, что человек с его примитивным разумом вообще смог добраться до звезд.
– Отнюдь. Я как раз недавно размышлял над этим. Межзвездным перелетам люди научились у вас. Эндер говорит: пока ваше первое судно с колонистами не достигло их звездной системы, человечество не понимало физики пространств.
– Так что же нам оставалось делать – всю жизнь сидеть на родной планете из боязни научить звездным перелетам каких-то мягкотелых безволосых слизняков с четырьмя конечностями?
– Кстати, ты говорила о человеке и его примитивном разуме… Неужели, по-твоему, сейчас человечество в достаточной степени развилось?
– Несомненно.
– А я вот так не думаю. Мне кажется, они просто научились притворяться разумными.
– Весь космос заполонен их космическими кораблями. Мы что-то не заметили, чтобы вы на скорости света покоряли пространства.
– Как раса мы очень молоды. Но посмотри на нас. Потом посмотри на себя. Процесс нашей эволюции складывался примерно одинаково. Наши с тобой расы включают в себя четыре подвида. Молодняк и беспомощные личинки. Самцы и самки, не обладающие интеллектом, – в твоем случае это дроны, у нас это маленькие матери. Далее, огромное множество индивидов, проявляющих зачатки разума и способных исполнять механические работы, – наши жены и братья, твои рабочие. И наконец, высший разум – мы, деревья-отцы, и ты, Королева Улья. Мы хранилища мудрости наших рас, потому что у нас есть время на раздумья, мы умеем сравнивать. Мышление для нас – основной вид деятельности.
– Тогда как люди без конца бегают взад-вперед, словно братья и жены. Словно рабочие.
– Не просто рабочие. Их молодняк также проходит через стадию беспомощных личинок, которая, однако, длится куда дольше, чем полагают некоторые из людей. А когда приходит время размножаться, они все разом обращаются в дронов или маленьких матерей, в маленькие машинки, у которых в жизни одна цель – спариться и умереть.
– Однако они уверены, что на всех этих стадиях человек ведет себя весьма разумно и рационально.
– Самообман. Даже в лучшей стадии – в стадии индивидуумов – они никогда не способны подняться выше уровня механических работников. У кого из них есть время, чтобы накопить интеллект?
– Ни у кого.
– Они ничего не знают. Их жизнь слишком коротка, чтобы успеть прийти к глубокому пониманию чего-либо. Однако сами люди считают, что понимают всё и вся. С самого раннего детства они тешат себя мыслью, будто весь мир принадлежит им одним, на деле же выходит, что все это очередные притворства и предрассудки. С возрастом они расширяют словарный запас, который с успехом используют, чтобы выражать бессмысленные псевдознания и заставлять других воспринимать на ура собственные предрассудки. Вывод напрашивается один: как индивидуумы люди – круглые болваны.
– Тогда как коллектив…
– Как коллектив они представляют собой коллекцию болванов. Каждый, беспрестанно бегая туда-сюда, притворяется, что он самый умный, и разбрасывает по сторонам идиотские непонятные теории о том о сем. Но иногда эта масса порождает одного-двух индивидов, чьи представления немного больше соответствуют истине, нежели у их предшественников. А затем методом проб и ошибок человечество следует дальше и примерно в половине случаев все-таки добирается до правды, которая становится общим достоянием людей, так и не понявших, но зато слепо уверовавших в нее. И все повторяется, пока не выплывет следующий болван с какой-нибудь поправкой.
– Значит, ты утверждаешь, что ни один из них не обладает индивидуальным интеллектом, а когда люди объединяются в группы, то становятся еще глупее, но в то же время, заставив стольких дураков притворяться мудрецами, они все же умудряются показать такой же результат, к которому неизбежно приходит любая поистине разумная раса.
– Именно.
– Но если они такие глупые, а мы такие разумные, так почему же у нас здесь всего один Улей, да и тот живет только потому, что нас сюда принес человек? И почему по каждому техническому и научному вопросу, непонятному вам, вы сразу обращаетесь к человеку?
– Может быть, интеллект – это вовсе не то, чем кажется на первый взгляд.
– Может быть, это мы глупцы, думая, будто что-то знаем. Может быть, человек – единственный, кто способен мириться с фактом, что, по сути дела, ничто не познаваемо.
Квара пришла в дом матери последней. Ее отыскал Сеятель, пеквениньо, который помогал Эндеру в работе на полях. В комнате царило выжидающее молчание. Очевидно, Миро еще не рассказал всех подробностей случившегося. Тем не менее все, как и Квара, прекрасно знали, почему он созвал их. Причина крылась в Квиме. Эндер, должно быть, уже добрался до Квима и связался с Миро через передатчик, который был только у них двоих.
Если бы с Квимом все было в порядке, их бы не стали созывать. Просто поставили бы в известность.
Так что все догадывались о случившемся. Квара, войдя в комнату, оглядела собравшихся. Эла посмотрела на нее взглядом, полным боли. Лицо Грего было искажено яростью – как всегда, злится, самоуверенный дурак. Ольяду на вид непоколебим, искусственные глаза спокойно поблескивают. И мать. Ее лицо представляло собой кошмарную маску. Горе, как у Элы, ярость, обычно свойственная Грего, и холодная, нечеловеческая отстраненность Ольяду. «В той или иной степени нам всем по наследству передалось лицо нашей матери. Какая частица ее передалась мне? Если бы я разобралась в самой себе, что тогда сказало бы мне ее лицо?»
– Он умер от десколады, – сказал Миро. – Сегодня утром. Эндрю только что прибыл на место.
– Не произноси при мне этого имени, – глухо сказала Новинья.
– Он умер как мученик, – продолжал Миро. – Он погиб так, как мог только желать.
Новинья неловко поднялась с кресла – в первый раз Квара поняла, что мать стареет. Она неуверенными шажками подошла к Миро, чуть не наткнувшись на него, затем размахнулась и со всей силы ударила его по лицу.
Все были буквально ошарашены. Взрослая женщина избивает беспомощного калеку – уже само по себе достаточно жуткое зрелище, но когда на Миро – человека, который долгие годы был опорой и надеждой всей семьи, – подняла руку собственная мать, реакция последовала незамедлительно. Эла и Грего вскочили со стульев, оттащили Новинью от Миро и силой усадили обратно в кресло.
– Что ты делаешь?! – закричала на нее Эла. – Избив Миро, Квима не вернешь!
– Это все он и этот камень у него в ухе! – в ответ заорала их мать. Она снова рванулась к Миро; несмотря на кажущуюся слабость Новиньи, они с трудом удержали ее на месте. – Да что ты знаешь о том, как хотят умереть другие?!
Квара невольно восхитилась достоинством, с каким Миро перенес унижение: такое впечатление, словно ничего не произошло, только его щека ярко горела от пощечины.
– Зато я знаю, смерть не самое худшее, что может поджидать нас в этом мире, – ответил он.