– Что же теперь с тобой будет… – пробормотала Юлия. – Бедный ты мой…

Лапик, упираясь передними лапами в ее колени, тянулся мордой. Его тело извивалось от горя и любви. Из глаз текли слезы, оставляя на морде блестящие дорожки.

– Ну что ты, дурачок, – шептала Юлия, трепля загривок собачки, – успокойся, ну же… успокойся, маленький… Все будет хорошо!

Она вернулась в спальню. Села на кровать. Лапик тоже запрыгнул и улегся рядом. «Что же нам делать?» – спросила Юлия. Лапик шумно вздохнул.

Вдруг Юлии показалось, что она услышала снизу звук захлопнувшейся входной двери. Кто-то пришел или, наоборот, ушел из дома. Она подошла к окну. Светлая синева была разлита в природе. Снегопад прекратился. На небе зажглась первая звезда, маленькая и далекая, сжавшаяся от холода. Юлия почувствовала страстное желание вдохнуть обжигающе холодный свежий воздух. Она протянула руку к металлической оконной ручке и замерла, увидев, как медленно поползла кверху дверь гаража и оттуда выезжает машина – ее голубая «Тойота». Юлия вцепилась руками в подоконник. Ей показалось, что она падает. У Алекса своя машина. Тамара? Она вспомнила, как хлопнула входная дверь. Тамара! Тамара взяла ее машину, даже не спросив разрешения. Как она посмела? А может, Алекс разрешил ей? Как они оба посмели?

Юлия улеглась в постель и с головой накрылась одеялом. Ее била дрожь. Сознание прояснилось, и она почувствовала безнадежность и страх. Нужно немедленно позвонить и сказать… Кому? Она стала перебирать мысленно всех своих знакомых… Ирке? Нет, ей звонить она не будет. Лешке Добродееву? Она представила, как он снимет трубку, закричит раскатистым басом: «Юлька, ты? Ты почему не забрала книжки?»

– Лешенька, – скажет она ему, – Лешенька, спаси меня! Меня хотят убить!

Он решит, что она сошла с ума. А может, она действительно сошла с ума? Выдумала все про порошок… А почему же ей так плохо? Лиза Игнатьевна ушла… Ирка предала ее. Ирка… Тамара с ее сильными руками… Тамара и Алекс! Тамара и Алекс! Может, и это ей тоже показалось? Тамара обнимала плечи Алекса… Красные царапины на его коже… Юлия заплакала…

Она так и уснула в слезах. Лапик дремал рядом. Наступила ночь, и посыпал твердый снег, похожий на крупу. Юлия слышала сквозь сон дробные удары снежинок в окно, и ей казалось, что спальня, дом и вся Земля дрожат мелкой лихорадочной дрожью…

…Внизу, в кухне сидели за столом Алекс и Тамара. Перед ними на тарелках лежала нетронутая еда. Оба молчали.

– Поешь, – сказала Тамара, – посмотри, на кого ты стал похож.

– Не хочу, – ответил Алекс.

– И она не хочет! Просто не знаю, что с вами обоими делать! – попыталась она пошутить, но шутка получилась невеселая.

– Как она?

– Все так же. Ты знаешь, она, по-моему, ненавидит меня.

– Не выдумывай!

– Правда. Кажется, она видела нас… Мне страшно, Алекс. Что дальше? И до каких пор?

– Не выдумывай. Все будет хорошо, – сказал Алекс без особой уверенности в голосе.

– Ей хуже с каждым днем… Она разговаривает с каким-то Женей. Кто он, этот Женя?

– Муж.

– У меня прямо мурашки по коже. Спрашивает, где он был. Глаза открыты, смотрит осмысленно, будто видит его. Я подхожу, наклоняюсь – она на меня не реагирует… А теперь еще и бояться стала… заслоняется руками. Скорей бы уже… Хорошо хоть эта перестала ходить… подруга. Скоро возвращается старуха. Звонила, говорит, тетка без сознания второй день. Не сегодня завтра умрет. Ешь, – повторяет она. – Возьми себя в руки. Ешь, ты всегда любил жареное мясо с луком и картошкой. Я пойду посмотрю, как она…

Тамара поднялась и пошла своей тяжелой походкой наверх – основательная, спокойная, рассудительная, – только ступени затрещали.

Тамара, как всегда, уехала в город около восьми вечера. Зажорик и Олег Монахов, сидя в засаде во дворе недостроенного дома по соседству, проводили голубую «Тойоту» долгими взглядами.

– Порядок, – сказал Зажорик. – Свалила. Теперь до одиннадцати в доме ни души, не считая Юли и собаки. Чего-то моей сестрицы давно не видать. Может, померла? Хотя не с нашим счастьем.

Монах молчал и никак не реагировал на слова друга. В последний раз мысленно пробегал детали плана, казалось, безупречного, со всякими предусмотренными заранее случайностями вроде внезапного возвращения Алекса или Тамары. Для такого случая у подельщиков были приемник и передатчик, тот самый «уоки-токи», которым оснащены как полиция всех стран мира, так и преступники. Правда, детский вариант его, копеечный, довольно слабосильный, с радиусом действия метров в тридцать, привезенный Зажориком из Америки. При подаче сигнала тревоги Монах тотчас выскочит через окно в гостиной, которое, войдя в дом, предусмотрительно откроет. Пусть опера потом поломают голову, зачем было открывать окно, если преступники вошли через дверь. Неделю назад, пока Зажорик развлекал Тамару на кухне, Монах снял слепок с ключа от входной двери, который всегда лежал на тумбочке в прихожей. Он похлопал себя по нагрудному карману – лезвие на месте, тонкие кожаные перчатки в правом боковом кармане, фонарик – в левом. На шее болталась на веревке торба для добычи. Вязаная черная шапочка была натянута до бровей.

«Конечно, если начнется шмон, – раздумывал Монах, – их с Зажориком тоже потянут. А как же иначе, бывали в доме, никуда не денешься. Но у них железное алиби. Сразу после операции они вернутся на дачу к другу Ивану, где в сауне чуть ли не с утра по случаю дня рождения хозяина потеет теплая и сильно поддатая компания. Ребята в случае чего подтвердят, что Зажорик мотался за пивом, а Монах все время крутился на виду. Картины они спрячут на соседней даче, закрытой до весны. До лучших времен. А там посмотрим!»