В чиеле Высочайших повеленій, данных во время пребыванія Государя в Москве, был следующій указ сенату:

„Пред начатіем войны в 1812 году, при самом отправленіи Моем к арміи, доведены были до сведенія Моего обстоятельства, важность коих понудила Меня удалить от службы тайнаго советника Сперанскаго и действительнаго статскаго советника Магницкаго, к чему во всякое другое время не пристуннл-бы Я без точнаго изследованія, которое в тогдашних обстоятельствах делалось невозможным. По возвраіценіи Моем, приступил Я к внимательному и строгому разсмотренію поступков их, и не нашел убедительных причин к подозреніям, По тому желая преподать им способ усердною службою очистить себя в полной мере, Всемилостивейше пог.елеваю: тайному советнику Сперанскому быть иензенским гражданским губер натором, a действительиому статскому советнику Магницкому Воронеж ским внце-губернаторомъ

Назначеніе Сперанскаго, как и должно было ожидать, подало повод к безконечным толкам. Самый о том указ заключал в себе необъяснимый противоречія : и удаленіе (в действительности — ссылка) столь важнаго государственнаго сановника, „без точнаго изследованія вины его", и желаніе Государя: „дать Сперанскому и Магницкому способ усердною службою очистить себя в полной мере“, между тем, как „по внимательном и строгом разсмотреніи их поступков", не только не обнаружилась какая-либо вина, но даже „не найдено убедительных причин к подозреніямъ“: все это возбудило недоуменія и заставило многих видеть в Сперанском невинную жертву дворской интриги. Действительно — ежели можно вполне верить показа-ніям де-Санглена — главным орудіеи паденія Сперанскаго были непріятелиего Балашев и Армфельдт. что впрочем немешало им враждовать между собою. Император Александр знал их взаимньтя отношенія, но терпел их при себе, полагая, как он однажды сказал де-Санглену, что „к сожаленію, интриганты в государстве бывают также полезны, как и честные люди, а иногда даже и более“. Впрочем, главным, оиаснейіпим непріятелем Сперанскаго был современный дух общества в обеих столидах. Государь, ;а несколько дней до паденія Сперанскаго, говоря с де - Сангленом, сказал ему: „Из донесенія графа Растопчи на о московских толках, вижу, что там ненавидят Сперанскаго; полагают, что он, при учрежденіи министерств и совета. хитро подкопался под самодержавіе. Здесь в Петербурге он также возбудил общую ненависть к себе, и везде в народе порицают все им сделанное : следовательно — учрежденіе министерств — ошибка. Кажется, Сперанскій не совсем понял план Лагарпа, моего наставника, котораго люблю и почитаю, как только благодетеля любить и чтить возможно. Я дам вам его проек т; сравните его с учрежденіемъ“. На следуюіцій день, Армфельдт, которому Государь сказал о поручен!» им данном де-Санглену, стал уговаривать де-Санглена, чтобы он хорошенько отделал Сперанскаго, уверяя, что это понравится Государю (Arrangez bien Speransky: cela plaira). Когда-же де-Санглен отвечал, что выскажет всю правду, Армфельдть, прервав его речь, сказал : „Так знайте-же, что Сперанский, прав-ли он или виноват, пострадает. Это необходимо, чтобы привязать народ к Государю, для войны, которую должно сделать народною" (Sachez que Speransky, fautif ou non, doit ^etre immol'e;

l ’est indispensable pour rallier la nation au chef de l’'etat et pour une guerre qu'il faut rendre nationale) (23).

Не место здесь доказывать, что для возбужденія русскаго народа к борьбе на жизнь и смерть с Наполеоном, небьтло необходимости пожертвовать Сперанским, да и самыя душевныя свойства Императора Александра не допускают мысли, чтобы он поступил жестоко в отношеніи столь близкаго к себе человека, еслибы считал его совершенно невинным. Враги Сперанскаго успели уверить Государя, что государственныя преобразованія и меры по части финансов, исполненныя по иниціативе Сперанскаго, клонились умышленно к разстройству суіцествующаго порядка; что Сперанскій позволял себе порицать действія правительства и выказывал нристрастіе к Наполеону и Францу зам, и проч. Но можно-ли упрекать Сперанскаго в том, что не все предпринятая у нас реформы увенчались успехом? Что-же касается до обвиненія в порицаніи правительства, то сам Сперанскій сознавался, что ему случалось.выражать свое мненіе о разных учрежденіях, которыя он, как и все благомыслящіе люди и даже сам Государь, находил несообразными; нескрывал Сперанскій и того, что он не мог оставаться равнодушным в отношеніи людей, облеченньтх доверіем правительства и препятствовавших успеху порученнаго им дела. Но Сиеранскій отвергал с негодованіем мысль, чтобы когда-либо он мог заочно порицать распоряженія Государя, коих сам в последніе годы был близким исполнителем (24).

При отнравленіи Сперанскаго в Нижній-Новгороду миниетр полиціи Валашов писал тамошнему губернатору, о Высочайшем повеленіи: во 1-х. иметь бдительное наблюденіе, чтобы переписка Спе-ранскаго была доставляема в Петербургу для доклада Государю; во 2-ху доносить о всех лица s у с коими он будет вести знакомство, и вообще о всем, в отношеніи к настоящему положенію его, что может быть достойно примечанія. Далее - в предписаніи было сказано: „Впрочсм Государю Императору благоугодно, дабы тайному советнику Сперанскому, во время пребыианія его в Нижнем-Новгороде, оказываема была всякая пристойность но его чину“. Исполняя Высочайшее повеленіе, исправлявший, за отсутствіем губернатора, должность его, вице-губернатор Крюков доносил министру полицш о всех лицах посещавших Сперанскаго, а иногда и о разговорах их; в одном из этихь донесеній, Крюков писал, что, 6 августа, преосвященный епископ Моисей давал обеденный столу и что бывшій тут тайный советник Сперанскій обедать не остался, но „между закускою, занимался с преосвященным обоюдными разговорами, кои доведя до нынешнид военных действій, говорил о Наполеоне и о успехах его предпріятій, к чему г. Сперанскій дополнил. что в прошедшія кампаніи, в немецких областях, при завоеваніи их. он, Наполеон щадил духовенство, оказывал ему уваженіе и храмов не допускал до разграбленія, но еще, для сбереженія их, приставлять караулъ“ (2R).

Донесеніе Крюкова пришло в Петербурга одновременно съследующим писвмом Государю графа Растопчина, из Москвы: „Я послал графу Толстому 29) извещеніе об этом злом Сперанском. Сталыпин и Злобин, действуя по его наущенію, стараются ослабить усердіе народа страхом. Необ-ходило, как можно скорее, предупредить исполноніе направленных против Вас, вредных намереній“... П-

15-го,. в день празднованія коронадіи Императора Александра, после обедни, Сперанскій явился с поздравленіем к старшему лицу в городе, графу Толстому, где застал Карамзина, искавшаго со многими другими убежища в. Нижнем. Здесь они впервые лично познакомились. Спустя час, прискакал из Петербурга к Толстому фельдъегерь с собственноручным Высочайшим рескриптом, в коем, после нескольких слов о военных обстолтельствах и ополченіи, было прибавлено: „при сем прилагаю рапорт вице-губернатора нижегородскаго о тайном советнике Сперанском. Если оно справедливо, то отправить сего вреднаго человека под караулом в Пермь, с предписаніем губернатору, от Моего имени, иметь его под тесным присмотром и отвечать за все его шаги и поведеніе" (27). В тот-же день, Сперанскій был отправлен, с частным приставом Козловым, в Пермь. Положеніе его в первое время пребыванія в Перми было несравненно грустнее и безотраднее прежняго, в Нижнем-Новгороде, где он ветречал сочувствіе и уваженіе; напротив того, нермскіе жители, из коих многіе не имели понятія о минувшем значеніи опальнаго сановника, считали его важным государственным преступником; даже французскіе пленные уклонялись от встречи с „изменником своему отечеству", гнушаясь принимать от него ту милостыню, за которою жадно протягивали руку другим. Чувствуя себя незаслуживпшм такой участи, Сиеранскій два раза писал графу Толстому, прилагая каждый раз письмо Государю, но Толстой, вероятно разделяя обіцее пред-убежденіе против Сперанскаго, не отважился передавать его просьбы. Сперанскій, стесненный недостатком в средствах и постоянно преследуемый оскорблениями, наконец решился довести о том до сведенія Государя чрез Балашева, и по его ходатайству темная участь страдальца озарилась первым лучем Царской милости. Высочайше повелено: „Пребывающему в Перми" тайному советнику Сперанскому производить содержанія по 6,000 рублей в год. Тогда-же с.-петербургскій митрополит Амвросій писал архіерею Іустину, поручая передать поклон от его имени Сперанскому, и тем самым намекая, как обходиться впредь с сосланным сановником. Вести из Петербурга изменили обращеніе с Сперанским; все старались с ним сблизиться; не было ни одного званаго обеда, вечера, имянин, свадеб, куда-бы его не приглашали. С своей стороны, он, не отказывая никому, пленяя всех умом и добротою, вскоре пріобрел искреннюю любовь и общее уважаніе (28).

Ободренный снисхожденіем Монарха, Сперанскій питал себя надеждою оправдать себя и возбудить в Государе память — и заслуг своих — и прежних к нему отношеній. Для этого надлежало писать к Государю и переслать письмо так, чтобы оно дошло к нему. Сперанскій отправил свою семью в принадлежавшее ему сельцо Великополье, лежащее в 9-ти верстах от Новгорода, и вручил дочери письмо на имя Государя, с наставленіем, как передать его в тайне другу, оставшемуся верным и в невзгоде, г-же Кремер. В записке, приложенной к письму, стольже откровенной сколько искусно составленной, Сперанскій начертал образ своей политической жизни, оправдывался от взведенных на него наветов, и в заключеніе иросилъ единой милости: дозволить ему провести с семейством остаток жизни в деревне своей. „Если в сем уединеніи—писал Сперанскій—угодно будет поручить мне окончить какую-либо часть публичных законов, разумея гражданскую, уголовную, или судебную, я приму сіе личное от Вашего Величества порученіе с радостію и исполню его без всякой помощи, с усердіем, не ища другой награды, как только, свободы и забвенгл. Бог, общій отец и судія Государей и их подданных, да благословит благія намеренія Вашего Величества на пользу государства, да ниспошлет Вам исполнителей кротких без малодушія и усердных без властолюбія. Сіе будет навсегда предметом желаній человека, коего многіе в службе могут быть счастливее, но никто не может быть лично Вам преданнее" (29).

Эта просвба не имела никаких последствій; но когда, по окончаніи войны с Наполеоном, в 1814 году, Россія и Европа славили торжество его победителя, Сперанскій снова обратился к Александру, прося вторично дозволенія скрыть остаток скорбных дней своих в маленькой деревне близ Новгорода, дочери его по наследству доставшейся (30).

Император Александр, приняв во вниманіе, что с минованіем войны изменились обстоятельства, иодавшія повод к удаленію Сперанскаго, повелел исполнить его просьбу. 81-го августа, управляющей министерством нолиціи, граф Вязмитинов уведомил его, что Государь всемилостивейше соизволяете на л;еланіе его жить в новгородской его деревне Великополье, в полной будучи удостоверенности, что скромное в оной житье его не подаете повода к каким-либо в отмену сего мерам; о сопровожденіи-же его туда с сим вместе дано знать пермскому губернатору."

Не того желалу не того ожидал Сперанскій: свобода и забвенге не могли удовлетворить потребностям его кипучей деятельности, осужденной на дремоту в Великополье. Развлеченій там было немного. Изредка навещали его прежніе петербургскіе знакомые; сам-же он не ездил почти никуда, кроме соседственной обители Вишерской Св. Саввы, куда манило его богатое собраніе духовных книг, и где его вскоре полюбили монахи. Остальное время он проводил в учебных занятіях с своею дочерью и дочерью гостившей у него г-жи Вейкардт, а также в ученых трудах, которые были весьма разнообразны. Сперанскій усвоцл себе англійскій язык и стал учиться—один, без всякой посторонней помощи — языку еврейскому; в продолженіи пребыванія в Великополье, он составил множество разсужденій содержанія юридическаго, философическая, богословскаго и частью мистическая. Но всего этого было для него мало. Долго ожидал он измененія своей участи, и наконед, в іюле 1816 года, решился снова писать к Государю, отправя тогда-же письмо могучему Царскою милостью, графу Аракчееву.