Стихотворения. Поэмы. Проза
вернуться

Гейне Генрих
Шрифт:

Предостережение

Перевод Ю. Тынянова

Ты печатаешь такое! Милый друг мой, это гибель! Ты веди себя пристойно, Если хочешь жить в покое. Никогда не дам совета Говорить в подобном духе — Говорить о папе, клире И о всех владыках света! Милый друг мой, я не в духе! Все попы длинноязычны, Долгоруки все владыки, А народ ведь длинноухий.

Тайна

Перевод В. Левика

Ни вздоха, ни слезы единой. Улыбка, даже смех порой, Ни взгляд наш, ни одно движенье Не выдаст тайны роковой. Таясь в душе окровавленной, Она безмолвной мукой жжет. Кипит бунтующее сердце, Но судорожно сомкнут рот. Спроси младенца в колыбели, Спроси в могиле мертвеца, Пускай они тебе откроют, О чем молчал я до конца.

Тамбурмажор

Перевод Е. Эткинда

Старик этот — бывший тамбурмажор. Он дожил до жизни жалкой. Как при Бонапарте сверкал его взор, Когда он размахивал палкой! Сверкали серебряные галуны На синем его мундире, И женщины были в него влюблены, Пожалуй что всюду в мире. Когда он по селам и городам Шагал под знаменем рваным, Сердца девиц и замужних дам Бились в такт с его барабаном. Пришел, увидел, победил Он гордых иноземок. И ус его черный влажен был От слез несчастных немок. Терпели мы все; не без веских причин Был каждый покорен и кроток. Император везде побеждал мужчин, А тамбурмажор — красоток. Мы долго терпели бы этих вояк, Блуждавших по разным странам, Когда бы начальство не подало знак, Что свободу добыть пора нам. Мы подняли грозно свои рога, Как зубры в пылу сраженья, И затянули, гоня врага, Кернеровы песнопенья. Ужасные вирши! Гремел наш хор Так, что деспоты задрожали… Император, а также тамбурмажор В ужасе убежали. Обоим был жалкий жребий сужден За то, что чинили нам муки. Сам император Наполеон Попал к британцам, в руки. На Святую Елену он угодил, Где терзали его англичане И где он от рака желудка почил После тяжелых страданий. Был уволен в отставку тамбурмажор, Остался и он не при деле. Чтоб на хлеб заработать, он с этих пор Дворником в нашем отеле. Он чистит котлы, таскает дрова, Полы в коридорах моет. Дрожит его старческая голова, Когда он выносит помои. Фриц навещает нас иногда, Он дразнит и мучит рьяно, Не зная ни совести, ни стыда, Долговязого ветерана. Фриц, брось свои шутки! Пора понять, Что это — верх неприличья! Сынам ли Германии унижать Поверженное величье? Таким старикам мы всегда должны Почтенье оказывать наше: Ведь он с материнской стороны, Может быть, твой папаша.

Вырождение

Перевод В. Левика

Ужель грешит сама природа Пороками людей в наш век? Мне кажется, растенья, звери — Все в мире лжет, как человек. Ты скажешь, лилия невинна? Взгляни на франта-мотылька: Прильнул он к ней, вспорхнул — и что же, Где целомудрие цветка? Забыли скромность и фиалки, — Хотя их тонкий аромат Так безыскусственно кокетлив, Мечты о славе их томят. А соловей утратил чувство, Насквозь рутиной заражен, И, право, только по привычке И плачет и ликует он. Нет правды на земле, и верность Ушла в преданья старины. Псы, как всегда, хвостом виляют, Смердят, но тоже неверны.

Генрих

Перевод 3. Морозкиной

{59}

Третью ночь стоит в Каноссе Перед замком папы Генрих. Он в рубахе покаянной И босой, а ночь ненастна. Вниз во двор из окон замка Смотрят двое. В лунном свете Виден папы лысый череп И белеет грудь Матильды. Посиневшими губами «Отче наш» бормочет Генрих. Но в душе совсем иное Шепчет, стискивая зубы. «Там, в моих немецких землях, Дремлют горы-исполины. И в глубокой горной шахте Есть железо для секиры! Там, в моих немецких землях, Подрастает лес дубовый. И в могучем теле дуба Зреет древко для секиры! Ты, моя земля родная, Ты родишь того героя, Что змее моих мучений Срубит голову секирой!

Жизненный путь

Перевод В. Левика

Мы пели, смеялись, и солнце сияло, И лодку веселую море качало, А в лодке, беспечен, и молод, и смел, Я с дорогими друзьями сидел. Но лодку разбило волненье стихии, Пловцы, оказалось, мы были плохие, На родине потонули друзья, Но бурей на Сену был выброшен я. И новых нашел я товарищей в горе, И новое судно мы наняли вскоре, Швыряет, несет нас чужая река… Так грустно! А родина так далека! Мы снова поем, и смеемся мы снова, А небо темнеет, и море сурово, И тучами весь горизонт облегло… Как тянет на родину! Как тяжело!

Амалия Гейне

Миниатюра неизвестного художника

1830 г.

Тенденция

Перевод В. Рождественского

Бард немецкий, пой достойно Вольность нашу, чтоб она Косность преодолевала, Душу к делу вдохновляла. «Марсельезы» гимном стройным. Нет, не Вертером усталым Перед Лоттой у окна, — Словно колокол, народу Должен ты вещать свободу, Быть мечом и быть кинжалом. Но не пой ты мягче флейты, Что идиллии полна, Будь в стране своей тимпаном, Пушкою, трубой, тараном, Пой, труби, звени и бей ты! Пой, труби, греми тревожно, В мрак — тиранов имена! Лишь таким и стань поэтом, А в стихах держись при этом Общих мест — насколько можно!

Ребенок

Перевод Л. Пеньковского

Бог это праведным, любя, Во сне дарует вмиг. Но как, Германия, тебя Такой удел постиг? Ты девушка — и вдруг сынком Обзавелась… Но — чур! Он обещает быть стрелком Не хуже, чем Амур. Коль он стрелу метнет в орла, Хотя б тот был двуглав, — Настигнет хищника стрела, И рухнет он стремглав. Но, как слепой язычник тот, Пусть не рискует он У нас ходить, как санкюлот, Всегда без панталон. Наш климат, и морали глас, И полицейский взгляд Предписывают, чтоб у нас Одет был стар и млад.