Анна Робертсон, пастор церкви методистов, писатель и исполнительный директор Массачусетского библейского сообщества, рассказывает, что греческое происхождение слов «счастье» и «радость» способно пролить свет на их сегодняшнее значение. Она объясняет, что по-гречески «счастье» – makarios, что обозначало свободу богатых людей от забот и тревог или жизнь людей, которых судьба щедро наделила здоровьем или деньгами. Для сравнения Робертсон приводит греческое слово chairo – «радость». Древние греки считали, что это «апогей бытия» и «хорошее настроение души». Роберстон пишет: «В Древней Греции считалось, что chairo присуще только Богу и приходит вместе с добродетелью и мудростью. Это не добродетель непосвященных, радость познавших смысл. Противоположность chairo – не грусть, а страх»1.

Нам нужны и радость, и счастье. Я считаю, что важно знать, что делает нас счастливыми, и уметь применять эти знания. Я очень люблю книги Гретхен Рубин «Проект “Счастье”» (The Happiness Project) и Таль Бен-Шахар «Быть счастливее» (Happier). Но нужно не только самим создавать источники счастья, но и заниматься духовными практиками, которые помогают развивать благодарность и чувство радости. Я бы хотела быть счастливее, но главное для меня – научиться жить в радости и благодарности. Рассмотрим, что мешает обретению чувств радости, благодарности и счастья.

Я помню, как начиналось написание главы о том, что встает на пути благодарности и радости. Я сидела на диване в гостиной с ноутбуком в руках. Я очень устала и вместо того, чтобы писать, целый час смотрела на гирлянды, которые висели над входом в столовую. Я обожаю эти маленькие яркие огоньки. По-моему, они украшают наш мир, поэтому они висят у меня в доме круглый год.

Я сидела на диване, листала записи и смотрела на гирлянды, а потом взяла ручку и написала: «Гирлянда – превосходный символ радости. Радость непостоянна. Иногда она посещает нас – порой в самые обычные будничные моменты. Порой мы упускаем такие вспышки радости, потому что гоняемся за чем-то сверхъестественным. А бывает, что мы так боимся темноты, что не осмеливаемся насладиться светом».

Радость – это не прожектор. Иначе это чувство нам бы приелось.

Я думаю, что жизнь в радости – это моменты, которые связаны друг с другом благодарностью, вдохновением и верой.

Те, кто подписан на мой блог, узнают в этом тексте мантру, которую я использую в своих пятничных благодарственных постах. Каждую неделю я делаю в своем блоге запись о том, во что я верю, за что я благодарна, что меня вдохновляет и как я практикую свою веру. Комментарии читателей придают мне необыкновенную силу.

Радость и благодарность – очень глубокие и хрупкие чувства. Мы ненавидим быть уязвимыми и постоянно готовимся к удару в спину. Наше беспокойство и страх принуждают нас готовиться к худшему. Мы думаем:

• я не позволю себе отдаться ощущению счастья, потому что знаю, что оно долго не продлится;

• как только я признаю, что благодарен жизни, случится что-то ужасное;

• лучше я не буду радоваться, зато не придется все время ждать, что радость иссякнет.

Я всегда была нервной, а когда стала матерью, борьба с беспокойством стала непрерывной. Долгие годы страх того, что с моими детьми может произойти что-то ужасное, не давал мне полностью насладиться радостью. Каждый раз, когда я была близка к тому, чтобы размякнуть и погрузиться в чистую радость, думая о своих детях и о том, как я их люблю, мое воображение начинало рисовать страшные картины. Я представляла, что могу потерять их в одно мгновение.

Сначала мне казалось, что я схожу с ума. Что я одна во всем мире занимаюсь такими глупостями. Когда мы с психологом начали обсуждать эту проблему, я поняла, что моя установка «уж слишком все хорошо, в жизни так не бывает» была тесно связана со страхом, уязвимостью и готовностью к худшему.

Зная о том, что эти чувства свойственны всем нам, я набралась храбрости и подняла эту тему на своей лекции о воспитании детей перед группой родителей. В качестве примера я рассказала им, как стою возле кровати своей дочери и наблюдаю за тем, как она мирно спит, полностью поглощенная чувством благодарности. А потом передо мной проносятся страшные картины того, что может с ней случится, и лишают меня радости.

Воцарилась мертвая тишина. Я подумала: «Боже мой. Наверное, они сейчас сидят и думают: “Она спятила. Как нам отсюда выбраться?”» Затем внезапно я услышала, как женщина на заднем ряду заплакала. Не сдавленно заплакала, а зарыдала. Вслед за этим кто-то из сидящих впереди закричал: «Боже! Зачем мы это делаем?» Началось какое-то сумасшедшее пробуждение родителей от мрока. Я так и думала, что не одну меня терзала эта проблема.

Большинству из нас приходилось испытывать настоящую радость, а затем поддаваться чувству уязвимости и страху. Пока мы не смиримся с собственной ранимостью, чувство любви всегда будет сопровождаться страхом потерь. Если бы мне пришлось рассказать обо всем, что я узнала о страхе и радости, в двух предложениях, я бы сказала: