Шрифт:
часть народа на другую; не верьте тем предателям, которые агитируют на противозаконное прекращение войны,
за позорный мир и за войну гражданскую. Не верьте этим иудам, за тридцать сребреников продавшим страну и
свободу немецкому кайзеру. Для них та святая кровь, которая была пролита вами на полях сражения, ничто.
Прочь с дороги — скажем мы им, как один человек. И тогда мы поступим с ними по закону.
Да здравствует же, господа, свободная Россия, да здравствует Временное правительство, да здравствует
война за свободу до победного конца!
— Ура!
Гром аплодисментов, выкриков заставил, казалось, колебаться госпитальные стены. И долго не
прекращался этот шум, напоминая собой дикий вой урагана.
— Да здравствует война до победы!
— Долой предателей!
— Урра, урра!
— Да здравствует Временное правительство!
Наконец шум притих, и снова председатель, пощипывая свои английские бакенбарды, выступил вперед и
громко сказал:
— Слово предоставляется представителю социал-демократической партии, господину Драгину.
Один из штатских, стоявших в числа членов президиума на трибуне, выступил вперед, громко
откашлялся и зычным голосом начал говорить:
— Товарищи! Мы, социал-демократы большевики, которых с этой трибуны только что обвиняли, как
предателей…
— Долой, — заревело несколько десятков голосов.
— Мы заявляем, — не смущаясь продолжал оратор, — мы заявляем, что война, которую хотят
продолжить до победного конца, — преступная война.
— Долой!
— Убирайся вон! Долой его!
— Убрать предателя! — неслись громкие выкрики.
— Мы выступаем против войны потому, что она не в интересах рабочих и крестьян, а в интересах
капиталистов и помещиков. Поэтому мы говорим: — долой империалистическую бойню…
Вслед за этими словами тысячная толпа, наполнявшая двор, разразилась бешеным криком.
— До-ло-й! До-ло-ой!
— Предатели, изменники!
— Немецкие шпионы!
— За что же кровь-то мы проливали!
— За что страдали!
— Долой! Бить их!
— Они-то на фронте не были!
— Наши раны и страдания для них — наплевать!
— Окопались! Тыловички!
— Мы за оборону, а не за немецкого кайзера!
— Убирайся с трибуны!
Минут десять длился этот невыразимый шум, подкрепляемый взмахами сотен рук. Тысячи кулаков
грозили оратору, а он стоял молча, внешне спокойный, и выжидал.
Председатель несколько раз подбегал к нему, говорил что-то, то показывая на небо, то на толпу,
размахивая руками. Но оратор, казалось, не слушал его. Наконец большинство митинга, побежденное его
спокойствием н выдержкой замолкло. Тогда оратор, как ни в чем не бывало, продолжал свою речь.
— Помещики и капиталисты, фабриканты и заводчики захватили сейчас власть в свои руки. Достаточно
указать вам на капиталиста Родзянко или Терещенко, имеющих сотню тысяч десятин земли и миллионы рублей.
Они рабочим лицемерно обещают улучшение где-то потом, а пока выжимают все соки, хотят содрать десять
шкур. Крестьянам они обещают землю, да только за выкуп. Знают они наверняка, что у крестьянина никогда не
наберется денег, чтобы выкупить землю.
Мы же говорим: — мир солдатам, землю крестьянам бесплатно, как истинным хозяевам земли. Мы
против выкупа. Фабрики и заводы созданы руками рабочих. Капиталисты, боясь революции, сознательно
разрушают промышленность, чтобы нищий и разоренный рабочий класс поставить на колени. Но этому не
бывать. Рабочие должны всюду выставить свой контроль над производством и помешать капиталистам —
Львову и другим — разгромить революцию. Революция только началась. Да здравствует пролетарская
революция! Да здравствует союз рабочих и крестьян! Долой капиталистов, долой Временное правительство,
долой империалистическую войну!
Выкрики во время речи оратора то усиливались, то уменьшались, не прекращались ни на минуту. Но
когда он сказал последние слова, шум и рев настолько усилились и продолжались так долго, что даже оратор
махнул рукой и скрылся в толпе членов президиума.
Гончаренко сидел, слушал, ему было досадно, что оратору-большевику не дали договорить речь. Он