враги делают, кто с нами, кто против. Да постарайся всем рассказать. Непременно о Васяткине расскажи.

Может, выручать парня придется.

— Уж постараюсь, господин солдат, хе-хе-хе-с, — шутливо козырнув, отвечал иногда сагитированный.

Когда настало утро с сигналами, проверкой, чаепитием, весь полк уже хорошо знал о всех политических

событиях…

*

Нефедов два раза за вечер пытался повидать арестованного Васяткина. Но это ему не удалось. Походная

гауптвахта, где были заключены арестованные солдаты и в том числе Васяткин, стояла далеко в стороне от

лагеря и строго охранялась. К палатке никого не подпускали, и как Нефедов ни просил дежурного по гауптвахте

знакомого взводного Семушкина, тот наотрез отказался.

— Не могу, брат… Арестуют. Да и на что тебе он? Завтра, говорят, суд полевой будет. Сам еще влипнешь

и пропадешь ни за что. Уходи лучше подобру-поздорову.

Нефедов вернулся в свою палатку удрученный. Не раздеваясь, прилег на ящиках из-под махорки,

служивших ему и каптенармусу постелями.

Был поздний час вечера. Его сожитель уже крепко спал, нахрапывая, насвистывая и пожевывая губами.

Нефедову же не спалось.

Он думал, и мысли его, противореча одна другой, переплетались в клубок и тиранили мозг.

“Царя свергли… это верно. А вот сколько лет служи! Отмечен. А чему служил? Ротный Нерехин подлец,

а его благородие. Дела не знает. Когда цепь рассыпает, то команду подает “направо разомкнись”… а революция

нужна. Вот арестуют если — да. Не помилуют. А семья дома? Эх сколько лет один! Что Серафима там? Не

спуталась ли с кем? Хотя не такая баба, чтобы спутаться. А Митька подрос, сынок, небось… Ядро просил

привезти и саблю турецкую… паршивец.

Полковник за царя гнет. Генералом быть хочет. Вот Нерехин, сукин сын. За что меня бутылкой ударил?

Ох, как руки чесались — раздавил бы. Зря говорил ребятам. Языки длинные. Узнают, арестуют, — и все

пропало”.

Нефедов беспокойно ворочался на ящиках.

“Нет, опасно. Сколько лет служил… дисциплина-то нужна. Без дисциплины не навоюешь. Только война-

то зачем? Какая польза.

Васяткин молодец, а зря погибнет. Да, может, не погибнет: подготовить ребят да сдвинуть. А не выйдет, в

горы удрать.

Погибнешь еще…

Погибнешь… Старый дурак. Смерти забоялся. И так помрешь. Ведь все в боях. Убьют все равно. Бояться

нечего. Да и ребята подержат. И почему это из Россия никто не едет? Тут бы слово, а мы бы уж взяли… взяли

бы да понесли. Всех Нерехиных по шапке… да. Дело делать надо. Назад нельзя. Нету назад дорожки. Эх, жаль

Васяткина, — поговорил бы с ним.

Как жарко, и блоха турецкая — кусачая, стерва. Нет, не спится. Пойду похожу — может, сон найдет”.

Нефедов встал, набросил на плечи, шинель и вышел из палатки.

Стояла полная ночь. Огромные южные звезды и полнолицая сияющая луна были иными, чем в Россия, и

казались неестественными.

“Такие большие звезды только на картинах рисуют”, — решил Нефедов.

Теплый воздух был напитан влажными испарениями озера.

Лагерь спал. Тишина кругом стояла ненарушимая, и только вдалеке у озера, где стояли офицерские

палатки, слышались отрывистые звуки.

“Пьют… Пропили все и еще пьют. И пускай пьют, С пьяными легче справиться. Пойду выкупаюсь —

может, голова остынет”.

Нефедов быстро зашагал к озеру.

Над озером навис сырой туман. Вода казалась чернее мрака. Нефедов поежился. Желанье купаться

пропало.

“Нет. Пойду в палатку. Все равно не спится”.

В палатке было тихо. Храп каптенармуса перестал быть слышным.

“Не спит, а молчит, — подумал Нефедов. — Не человек, а могила, право”.

Каптенармус мог молчать неделями и только любил молиться вслух.

“Поговорить с ним разве. Ну-ка, поговорю”.

Нефедов кашлянул и спросил:

— Что, не спится? Урюпенко?

— Да. Чегой то блохи нынче сильно грызут. Прямо псы, а не блохи, — проскрипел из потемок Урюпенко.

— Блохи ничего… Иные мысли хуже блох грызут.

— Что, письмо, что ли, из дому получил? Нездоровы, что ли, домашние?

— Нет, Урюпенко. Дома что — дома хорошо. Тут другое щекотливое дельце.

— А что? С ротным опять нелады?

— Нет, брат, — говорят, царя свергли.

— Что ты… господь с тобой! Какие несуразные слова говорить, а еще унтер.