— Да нет же, верно.

— Что верно?

— Верно, свергли кровопийцу. Вот слушай, — и Нефедов все, о чем узнал и что передумал в последние

дни, рассказал сожителю. Урюпенко только охал, ахал, в потемках беспокойно ворочался так, что даже ящики,

на которых лежало его тело, начали зловеще потрескивать.

Когда Нефедов кончил рассказ, Урюпенко спросил:

— Ну, свергли. Что же делать думаешь?

— Надо и нам свободу взять.

— Говорил с кем разве?

— Да многие знают уже.

— Фу-ты, дела.

Нефедов услышал, как сосед его завозился. Послышались шаги к выходу.

— Куда ты?

— Сейчас я… По надобности…

“Не выдает ли? — подумал Нефедов. — Ведь с ротным заодно обирает солдат, посылки каждый день

домой шлет. Ах, я — старый болтун. Ну, и чорт с ним, если выдаст”.

Он повернулся на другой бок. Стала одолевать дрема, и скоро Нефедов заснул.

Проснулся он от ощущения сильного удара по лицу.

В палатке горела лампа. Нефедов спросонья осмотрелся, не сразу поняв, в. чем дело. Палатка была полна

офицерами.

Тут находились полковник Филимонов и ротный Нерехин.

— Встать, смирно, — стервец, — крикнул Нерехин.

По старой привычке Нефедов быстро исполнил приказ. К нему подошел полковник Филимонов.

— Так вот оно что? И ты за революцию? Так оправдал наше доверие. И еще старший унтер-офицер.

Присягу принимал, мерзавец. За это мы тебя расстреляем, негодяй, в первую очередь.

Полковник с силой опустил руки на плечи Нефедова и сорвал с гимнастерки погоны.

— Арестовать бунтовщика.

Нефедов осмотрелся. Урюпенко в палатке не было. — “Выдал. Какой же я дуралей”.

— Позвольте спросить, за что арест, ваше высокородие?

— Он еще спрашивает за что арест, — вспылил Нерехин и, размахнувшись, ударил его по щеке. Нефедов

покачнулся, но с места не сошел.

— Полегче, господин поручик, — сказал он громким голосом. — Нет вашего права, чтобы драться.

— Он еще разговаривает! Негодяй, преступник, изменник! Свяжите его. Обыщите кругом. На гауптвахту

его! Завтра же судить будем.

Нефедов, не сопротивляясь, дал связать руки.

Его увели.

Когда в палатке никого не осталось, в нее вошел Урюпенко. При свете лампы его полное бритое лицо с

маленькими бегающими глазками, острым носом было точно у ищейки. Прошептав что-то себе под нос, он

встал на коленях у лампы и прочитал вслух молитву “Отче наш”… Потом пропел “Боже, царя храни”. Встав, он

отряхнул песок со своих коленей и подошел к вещам Нефедова. Молотком сбил с сундука замок. Перерыв вещи,

он извлек со дна бумажник с несколькими рублями и кинжал в золотой оправе, подарок Нефедову от взвода,

преподнесенный после занятия Саракамыша. Бумажник и кинжал он тут же переложил в свой сундук, потом не

спеша разделся и погасил лампу.

*

С утра слушалось дело Васяткина и Нефедова, как заподозренных в большевизме, в шпионаже и

обвинявшихся кроме того в неподчинении воинской дисциплине на фронте. Судили быстро. Единогласно

постановили расстрелять. Тут же послали срочную шифрованную телеграмму на имя главнокомандующего

фронтом с просьбой утвердить приговор. Осужденных решили расстрелять, как только будет получено

распоряжение из штаба фронта.

— Нужно действовать, господа офицеры, — сказал полковник Филимонов, когда заседание закрылось. —

Зараза проникает к нам. Я был в штабе фронта. Мне там конфиденциально заявили, что только мы — оплот

династии и порядка. Возможно, сказали мне, что верные Российской державе и престолу части, в том числе наш

полк, будут брошены на подавление мятежа. Усильте бдительность, господа офицеры.

*

О решении военно-полевого суда сообщили осужденным.

Васяткин прослушал приговор суда, снял очки, протер их концом гимнастерки и сказал Нефедову:

— Вот, старина. Это суд классовый. Они хотят подавить революцию — только не выйдет у них ничего.

Нас, может быть, расстреляют. А всех не расстрелять.

Нефедов сосредоточенно думал о чем-то и молчал. Сурово сдвинулись брови его, нахмурилось лицо.

— Революция жертв требует… много жертв.

Нефедов молчал. Перестал говорить и Васяткин. Оба они, понурив головы, сидели на песчаной земле и