Дальнейшее было делом одной минуты. Полузадушенный, с выгнутыми назад руками, враг забился, как

птица, в сильных руках Гончаренко.

Подошла Тегран, взволнованная и гневная. Она сорвала маску с лица поверженного врага.

— А, Арутюнов. Так и знала. Маузерист. Проклятые бандиты! А этот убит? Да, убит.

— Тегран, — сказал Гончаренко, — ты иди домой, а я этого негодяя сейчас же доставлю в тюрьму. Он не

убежит от меня, —

— Нет, нет. Сделаем это вместе.

Когда они уже подводили арестованного к помещению совета, Арутюнов взмолился.

— Отпустите меня. Пожалуйста. И на этом кончим вражду. А иначе мои товарищи вам мстить будут.

— Ишь ты, напугал, — усмехнувшись ответил Гончаренко. — Иди, не останавливайся.

Тегран, все время пути сосредоточенно молчавшая, напряженно думавшая над чем-то, воскликнула:

— Нам, Арутюнов, не страшны твои угрозы. С вашей партией нам рано или поздно придется

разделаться. Особенно с вами, с маузеристами. Вы не революционеры, а бандиты. Способны вы на убийство из-

за угла, да еще на вымогательство денег у своих капиталистов, да еще на сеяние национальной розни.

— Да, — прошипел Арутюнов. — Да, мы ведем террор против угнетателей — русских и турок. Потому

что мы защитники народа. И плохо будет вам, если… если…

— Вы не защитники армянского народа, а его злейшие враги. Из-за вас сотни тысяч армян были

уничтожены. А такие, как ты, бандиты, вроде Андронника, получали генеральские почести от царя. Нет, вас

надо уничтожать.

— Хорошо же, — прохрипел Арутюнов. — Мы посчитаемся… Месть моя будет ужасна.

*

Дело с убитым и задержанным маузеристом было скоро улажено. Арутюнова тут же посадили за

решотку, а труп его сподвижника, оказавшегося мясоторговцем, отправили в семью.

Тегран и Гончаренко уже без всяких помех дошли к себе домой.

На улице они немного задержались.

— Тегран, а может быть, они… дашнаки, на самом деле будут мстить тебе?

— Нет, мне плохого они ничего не сделают. А вот за тобой, Вася, охотиться будут.

— Ну, за себя я не беспокоюсь. Но тебя-то одну я никуда не пущу.

Тегран весело рассмеялась.

— Вася, во-первых, неприятно, что ты считаешь меня беззащитной девочкой. Ты мог бы сегодня

убедиться в том, что у меня есть и мужество и крепкая воля. Зачем же ты хочешь корчить из себя моего

защитника? Не выйдет у тебя это, роль не подходящая. Иди-ка лучше спать. Завтра дашнаки непременно

протестовать будут и, может быть, попробуют выступить. Завтра их день. Нам нужно отдохнуть.

— Тегран, милая…

— Ну, ну, спрячь свои руки.

— Домой не хочется. Такая ночь!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Делегаты продвигались в глубь России с большими трудностями.

На пересадках приходилось занимать места с боем, а иногда и вовсе не удавалось пристать к составу.

Тогда Щеткин и Хомутов искренно ругали всех и вся и шли к коменданту просить его о содействии. У

коменданта они показывали свои мандаты и говорили:

— Как делегаты с фронту — по военным делам. А тут даже на крыше места позаняты. Разве ж это

порядок? Посодействуйте.

В ответ на просьбы и жалобы они получали неизменный ответ:

— Товарищи, понимаю я. Ну, что я поделаю, когда тысяча народу. Подождите, ну, денек-другой, может,

что и сделаю.

Все станции, на которых им приходилось задерживаться, были запружены воинскими эшелонами,

солдатами, отпускниками, дезертирами, беженцами, мешочниками, составами с военным снаряжением,

фуражом, продовольствием, снарядами.

И везде шли митинги. Орали оркестры музыки. Горели кроваво-красные флаги, плакаты.

— Вся Россия едет! Тоже поняли свободу. Не сидится, чертям, дома, — раздраженно ворчал Щеткин. А

Хомутов только покачивал головой и сокрушенно вздыхал.

Иногда по трое суток отсиживали они на какой-нибудь захудалой пересадочной станции. И они, отвоевав

себе место на перроне, основательно устраивались, разделяли между собою труд. Щеткин тогда шел закупать

съестное, доставал и читал вслух свежие газеты, ходил, ругаться с комендантом станции, а Хомутов дежурил у

вещей, варил в котелках щи и картошку. Ночью, если не было дождя, они тут же на перроне укладывались

спать. Одна шинель служила им матрацем, другая одеялом, между ними покоились винтовки, и делегаты,

обнявшись, как братья, крепко спали, покрывая своим телом оружие.