верила своему Викторушке, правда, считала его мальчиком, но верила его любви. И вдруг!..

— Какой ужас… Какой позор! — шептала она, уткнувшись носом в подушки.

Шли часы. Она, страдающая, побледневшая, то ходила по комнате, то вновь бросалась ничком на

постель.

Потом, точно прорвав плотину, хлынули потоки слез.

— А я думала… — шептала она сквозь рыдания, — думала, что он еще мальчик… како… какой… какой

ужас.

Так бы проплакала она до утра, если бы не забылась сном. Проснулась она, когда солнце указывало

позднее утро. Одевшись и позавтракав, она отправилась в военный комиссариат, зарегистрировалась там и

получила назначение в Н-ский бригадный госпиталь. Не задерживаясь в городе, она в тот же вечер выехала на

место новой службы.

*

Вечером после заседания пленума совета Гончаренко вместе с Тегран возвращались домой.

Настроение у них было радостно-возбужденное. В этот вечер фракция большевиков одержала полную

победу. В президиум совета подавляющим большинством голосов провела двух беспартийных, одного эсера,

одного дашнака и пятерых большевиков.

Большой драки на заседании не было. Победа досталась легко. Прежний председатель совета,

меньшевик, сбежал с самого начала собрания. Кадеты во главе с Преображенским молчали. Они были напуганы

дневными демонстрациями.

Преображенский со страхом ждал запроса насчет бежавших из-под ареста офицеров. Но на этом вопросе

прения не развернулись. Отвечая на выкрик “Долой кадетов, укрывателей контрреволюционеров”,

Преображенский заявил, что он никаких офицеров-беглецов не видел, ничего о них не знает и тут же внес

предложение: “Указать военному коменданту города на необходимость начать энергичные поиски и

расследования”.

Это предложение приняли большинством, но вместо слова “указать”, постановили:

“Предложить немедленно”.

На этом заседание закрыли.

— Мы можем гордиться нашей победой, — говорила Тегран. — Теперь нам остается целиком захватить

власть. Дело за столицей. Временное правительство, можно сказать, не существует.

Соглашаясь с ней, Гончаренко в то же время выражал сомнение.

— Как вот армянское крестьянство — поддержит ли нас? Ведь только в нашем городе совет целиком

большевистский. А в других местах — там меньшевики и дашнаки орудуют.

— Верно… Но… ах! — вдруг воскликнула Тегран.

Гончаренко оглянулся кругом и увидел в стороне, у забора, двух вооруженных в масках. Эти люди

держали в вытянутых руках по маузеру.

— Ни с места! — сказала ближняя маска. — Мы — мстителя за угнетенную страну. Пусть русская собака

останется, а девушка идет.

По голосу Гончаренко без труда узнал Арутюнова.

— Хорошо, — сказал он. — Тегран, иди. Не беспокойся.

— Нет… или хорошо. Прощай, Вася. Я отомщу.

— Прощай, любимая.

Тегран быстро скрылась за углом улицы.

— Пойдем, грязная вонючка. Мы сейчас отправим тебя в самое далекое путешествие. Ступай вперед и не

оглядывайся.

Гончаренко понял, что погиб. Но страха он не почувствовал. Почему-то в его мозгу пронеслась мысль:

“Дашнаки-маузеристы не имеют пощады к обезоруженным… Да, это говорила Тегран… Ну, и что же. Эх,

если бы бомба была!”

— Становись, несчастный, на колени, — загремел над ним голос Арутюнова. — Молись! Последняя твоя

минута приближается.

Гончаренко опустился на колени, лицом к своим убийцам и приготовился броситься на них.

— Стреляйте… Нечего комедию разыгрывать.

Вдруг взгляд Гончаренко увидел за спиной людей в масках хорошо знакомую фигуру Тегран. Она делала

ему отчаянные знаки, как бы приказывая лечь на землю.

Гончаренко, точно делая молитвенный поклон, быстро пригнулся к земле.

— Кланяйся, ниже, собака.

В этот же миг прозвучали один за другим пять револьверных выстрелов. Ближайший к Гончаренко

человек в маске, сжавшись, упал на землю, царапая ее пальцами рук. Другой же быстро повернулся назад и

поднял маузер.

Но Гончаренко не дал ему выстрелить. Не вставая с земли, он, как кошка, прыгнул вперед, схватил

противника за ноги и повалил его в песок. Падая, маска все же успела произвести два выстрела в Гончаренко.

Но Василий остался невредимым.