Время и пространство как категории текста: теория и опыт исследования (на материале поэзии М.И. Цветаевой и З.Н. Гиппиус)
вернуться

Данилова Юлия Юрьевна
Шрифт:
Голову сжав,Слушать, как тяжкий шагГде-то легчает,Как ветер качаетСонный, бессонныйЛес.Ах, ночь!Где-то бегут ключи,Ко сну – клонит.Где-то в ночиЧеловек тонет.Из цикла «Бессонница», 1916

И здесь ночь (время) и неизвестное место (пространство): Где-то в ночи в неразрывном единстве, которое поглощает человека-субъекта.

«Идешь, на меня похожий.» (1913) является примером, где пространственные значения завуалированы глаголами движения:

Идешь, на меня похожий,Глаза устремляя вниз.Я их опускала – тоже!Прохожий, остановись!Не думай, что здесь – могила,.Как луч тебя освещает!Ты весь в золотой пыли.– И пусть тебя не смущаетМой голос из-под земли.

Сильная позиция схожих по артикуляционным признакам звукорядов вниз – здесь – из-под земли – подчеркивает смысловую нагрузку этих локативов, имеющих объединяющую их сему 'внизу'. Движение (жизнь) и голос из-под земли – такое двойственное и сложное было мировосприятие 20-летнего поэта.

Автор всю свою жизнь искал место, свой мир, свое пространство, это эксплицируется высокой частотностью вопросительных и относительных наречий где и куда.

Я иду домой возможно тише.…Хочу у зеркала, где мутьИ сон туманящий,Я выпытать – куда вам путьИ где пристанище…Вечерние поля в росе,Над ними – вороны…– Благославляю вас на всеЧетыре стороны!…В этот мир я родилась –Быть счастливою,Нежной до потери сил.Подруга, 1913

В стихах, посвященных «Але», наречие где, выполняя роль союзного слова, одновременно подчеркивает драматизм одиночества поэта, ищущего свое место в жизни, парадоксальность этой ситуации усиливается также рядами слов, вступающих в отношения контекстуальной антонимии: песни – заботы; хорошо – сироты, поем – кормимся. Ответ на вопрос где зачастую структурируется за счет новых символов и образов.

Не знаю, – где ты и где я.Те же песни и те же заботы.Такие с тобою друзья!Такие с тобой сироты!И так хорошо нам вдвоем –Бездомным, бессонным и сирым…Две птицы: чуть встали – поем,Две странницы: кормимся миром.1918

Так, уже в ранних стихотворениях поэта появляется стремление расширить свой мир (пространство) за счет ощущения полетности, движения ввысь. В цикле стихов «Разлука» (1921):

Я знаю, я знаю,Кто чаше – хозяин!На легкую ногу – вперед – башнейВ орлиную ввысь!И крылом – чашуОт грозных и розовых уст –Бога!

Это стремление ввысь сопровождает ее всю жизнь, исследователи-биографы не раз подчеркивали, что Марина Цветаева рассказывала, как по ночам, во снах, она летала куда-то высоко.

Ввысь – мой тайновидческий путь.Из недр земли – и до неба: отсюдаМоя двуединая суть…Отлетавшие – останутсяДальше – высь.В час последнего беспамятстваНе очнись.Луна – лунатику, 1923

Образ птицы, летящей и поющей, включен и в целый ряд других стихотворений автора:

Бог меня одну поставилПосреди большого света. – Ты не женщина, а птица, Посему – летай и пой.1918

В «Новогодней» (1922) образ птицы осложнен символами орла и «залетного лебедя»:

Гуляй пока хочетсяВ гостях у орла!Мы – вольные летчики,Наш знак – два крыла!

Так, полетность как состояние души, полет как движение в огромном пространстве предстают перед нами как реализаторы-номинаторы не только пространственных отношений, в первую очередь – это символ вознесения. Архетип полета – это и понятие святости, переход через границы и абсолютная свобода. Стремление отрешиться от реального мира и устремиться ввысь – это стремление расширить пространство-мир. Такая интерпретация, на первый взгляд, входит в противоречие с другим мотивом в творчестве Марины Цветаевой (это мотив круга, закона). Специфическое представление, например, пространственных значений обнаруживаем и в другом стихотворении (1917):