В вестибюле Горький остановился, залюбовавшись на подсвеченный с обратной стороны витраж, с изображением рыцаря в средневековых доспехах с поднятым забралом.

— Хорош? — поглядывая на гостя, довольно спросил Морозов.

— Хоро-ош! — протянул Горький.

— «Сhevalier sans peur et sans reproche», — задумчиво сказал Савва. — «Рыцарь без страха и упрека».

Горький бросил на Морозова задумчивый взгляд и быстро сбежал по ступеням…

В зал ресторана, вызвав оживление гостей, под звуки скрипки и мелодичные гитарные переборы вплыла праздничная группа цыган в цветастых нарядах.

Савва любил слушать пронзительные цыганские песни, в которых на бродячую таборную тоску, как на серебряную нить, нанизывалось взрывное веселье, когда руки и ноги неудержимо начинали двигаться сами по себе в феерическом круговороте танца. Любил цыганских женщин, распахнуто-закрытых, с темными колдовскими глазами, в которых, как на дне колодца, спрятана вселенская тайна жизни и смерти…

— Как икорка, Савва Тимофеевич? — Официант с напомаженными волосами и тоненькими загнутыми вверх усиками смотрел заискивающе.

— Славная, славная сегодня икра! — опустил Морозов серебряную ложку в хрустальную вазочку, в которой в пламени свечей, горящих на столе, поблескивали крошечные бусинки темно-серых икринок.

— Ступай, что стоишь? Надо будет — позову.

— Слушаюсь, Савва Тимофеевич! — Официант подобострастно поклонился и отошел, остановившись у прохода на кухню и продолжая неотрывно наблюдать за важным гостем.

Справа за столиком раздался визгливый женский смех. Дородный мужчина с лоснящимся лицом, обрамленным окладистой рыжей бородой, перегнувшись через заставленный едой и напитками стол к пышной даме в зазывно декольтированном платье, зычным голосом, явно желая привлечь окружающих в свидетели, заявил:

— А я говорю, что знаю его! Говорю тебе, это — Савва Морозов — миллионер, он к нам в Нижний часто наезжает.

Перехватив взгляд Морозова, он слегка привстал, склонил голову и снова рухнул на стул.

«Забавное зрелище — загулявший провинциальный купец в столичном городе, — подумал Савва. — Все — через край, напоказ! Вино, еда, деньги, смех, слезы, женщины. Мол знай нашенских! Будто последний день живут. Хотя, — усмехнулся он, — кто знает, может и впрямь последний».

— Позолоти ручку, барин, погадаю, — вдруг услышал Морозов напевный голос совсем рядом и, повернув голову, увидел молодую цыганку, которая, отделившись от группы соплеменников, стояла рядом с ним, одаривая дерзким, манящим взглядом.

— Взаправду погадать мне хочешь? — переспросил он чуть насмешливо.

— Взаправду хочу, — приблизившись почти вплотную и наклонившись к самому его уху, сказала она.

Савва вдохнул дурманящий восточный аромат ее волос и кожи.

— Гадать мне, красавица, не надо, — он покачал головой и улыбнулся. — Я и так все про себя знаю. Что было, то уж было. А что будет — то мое, до самого донышка. Да и не Божье дело — гадать.

— А я, барин, судьбу твою и не скажу, — распрямилась цыганка и подбоченилась. — Да и никто не скажет. А коли скажет — то и соврать может. Только знай, жизнь — знаков полна. Кто их читать умеет — сам судьбу узнает и от беды сбережется. Дай-ка все ж посмотрю, — взяла она руку Саввы, развернула ладонью к себе, будто открыла одной только ей известную книгу и, едва притрагиваясь, стала водить кончиком пальца по шероховатостям кожи. Вдруг отстранилась, вскинув встревоженные черные глаза.

— Никак увидела что, милая?

Цыганка покачала головой и снова, словно желая удостовериться, уперлась взглядом в ладонь.

— Ну же, красавица, говори, что увидела, — нетерпеливо приказал Савва.

— А скажи, барин, ты о всяком деле, прежде чем начать, думаешь Божье оно или не Божье?

— От каждого дела то, что Богу принадлежит, людям отдаю — слабым да убогим, — уклонился от прямого ответа Морозов. — По закону благочестия.

— А если сильные — слабыми прикинутся — все одно дашь?

— Как же распознать, милая? По одежке? У каждого человека совесть своя и правда своя. Только Бог знает, что истинно есть правда, а что ложь. Мы ж только предполагать можем. А ты меня в беседу не втягивай. Коли сказать ничего не хочешь — ступай, не мешай! Пой лучше, да пляши! — Савва нетерпеливо отнял руку у гадалки, которая на удивление покорно отошла в сторону и направилась к своим.

— Еще что прикажете, Савва Тимофеевич? — вынырнувший будто ниоткуда официант подхватил использованные приборы и смахнул салфеткой несуществующие крошки со стола.