Голуби хлопают крыльями и курлычут под карнизами внутреннего двора.

— Сестра с Гото нашла счастье в трех здоровых Дарах, — напоминает настоятельница Изу.

— Но счастье закончилось, — вздыхает Умегае, — с четвертым, от которого она умерла.

— Не надо беспокоить мертвых, — голос настоятельницы резок, — без причины вытаскивая наружу дурное, сестра.

Бордовая кожа Умегае прячет краску стыда, и она кланяется, прося прощения.

Другие сестры, подозревает Орито, вспоминают об ее предшественнице, повесившейся в келье.

— Что ж, — говорит слепая Минори, — я бы хотела спросить самую новую сестру, что помогло ей принять наше жилище как ее дом?

— Время, — Орито вставляет нитку в иголку, — и терпение моих сестер.

«Ты врешь, — пыхтит чайник, — даже я слышу, как ты врешь…»

Все острее она жаждет «Утешения», замечает Орито, и это самый худший трюк Дома.

— Я благодарю Богиню каждый день, — говорит сестра Минори, настраивая кото, — за то, что привела меня в этот Дом.

— Я благодарю Богиню, — Кагеро рисует брови Хашихиме, — сто восемь раз перед завтраком.

Настоятельница Изу говорит: «Сестра Орито, в чайник надо долить воды…»

Когда Орито опускается на колени на каменную плиту у бассейна, чтобы зачерпнуть ковшом ледяной воды, отблеск света на мгновение превращает воду в зеркало, такое же идеальное, как у голландцев. Орито не видела своего лица со времени ее похищения в Нагасаки, и увиденное приводит в ужас. Лицо в бассейне с серебряной пленкой — ее, но на три-четыре года старше. «А мои глаза?» Они потускнели и погрустнели. «Еще один трюк этого Дома». Она не уверена. «Я видела такие глаза в мире внизу».

Она едва узнает песню дрозда, которая доносится со старой сосны.

«Что… — мысли Орито путаются, — …что я хотела вспомнить?»

Сестры Хотару и Асагао зовут ее из коридора.

Орито машет в ответ, замечая ковш в другой руке, и вспоминает, зачем ее послали. Она смотрит на воду и вспоминает глаза проститутки, которую лечила в Нагасаки, в борделе, хозяевами которого были два брата, наполовину китайцы. У девушки были сифилис, туберкулез, воспаление легких, и только Девять Мудрецов могли знать, что еще, но ее волю сломило пристрастие к опиуму.

— Но Аибагава-сан, — умоляла девушка, — мне не нужны другие лекарства.

«Притворившись, что приняла законы Дома, — думает Орито,

— Когда-то прекрасные глаза проститутки сверлят ее из темных кругов.

…ты проходишь половину пути к принятию законов Дома.

Орито слышится веселый смех учителя Сузаку у ворот.

Желание и нужда в «Утешении» протащат тебя по оставшейся половине…

Стражник — аколит у ворот кричит: «Внутренние ворота открыты, сестры!»

…а коли тебе так его хочется, то чего продолжать сопротивляться?»

— Если ты не подчинишь себе это желание, — говорит девушка в бассейне, — то станешь такой же, как они.

«Я должна прекратить принимать зелье Сузаку, — решает Орито. — С завтрашнего дня».

Волна уходит из бассейна через замшелые решетки.

«Мое «завтра», — понимает она, — означает, что я должна прекратить принимать его сегодня».

— Какой мы находим сегодня нашу новую сестру? — спрашивает учитель Сузаку.

Настоятельница Изу смотрит на нее из одного угла; аколит Чуаи сидит в другом углу.

— Учитель Сузаку видит меня в полном здравии, спасибо.

— Небеса этим вечером — это небеса очищения, не так ли, самая новая сестра?

— В мире внизу закаты никогда не были так красивы.

Довольный, он решает задать вопрос.

— Тебя не опечалило решение Богини этим утром?

«Я должна спрятать свое облегчение, — думает Орито, — и ничем не показать, что я его прячу».

— Нелегко научиться беспрекословно принимать решения Богини, ведь так?

— Ты прошла долгий путь за короткое время, самая новая сестра.

— Я поняла, что просветление может случиться в одно мгновение.

— Да. Да, так и случается. — Сузаку смотрит на своего аколита. — После многих лет устремлений, просветление преображает человека за один удар сердца. Учитель Генму очень доволен твоим улучшением духа, о чем он упомянул в письме к владыке — настоятелю.