Подметать коридоры, которые тянутся вдоль внутреннего двора — занятие не из легких: как только появляется куча листьев и сосновых иголок, так сразу же ветер разносит их в разные стороны. Облака зацепились за Голый Пик и льют ледяную морось. Орито оттирает птичий помет с досок куском мешковины. Сегодня девяносто пятый день ее заключения: тринадцать дней она отворачивается от Сузаку и настоятельницы и выливает «Утешение» в рукав. Четыре-пять дней страдала от судорог и лихорадки, но сейчас ясное сознание вернулось к ней: крысы больше не разговаривают с ней, и странные трюки Дома прекратились. Однако другие ее достижения не так значительны: она еще не получила разрешения на выход за внутренние ворота в другие части храма, и, хотя избежала очередного Дара, шансы на удачу для самой новой сестры в четвертый раз будут минимальными, а на пятый — и вовсе сойдут на нет.

Проходит Умегае в лакированных сандалиях, клик- клак, клик — клак.

«Она ни за что не удержится, — предсказывает Орито, — от глупой шутки».

— Такая усердная, самая новая сестра! Наверное, родилась с метлой в руке?

Ответ не ожидается, его и нет, и Умегае уходит на кухню. Ее шпилька напоминает Орито похвальбу отца дэдзимской чистоты, которую он противопоставлял китайской фактории с крысами и гниющим мусором. Ей хочется знать: недостает ли ее Маринусу. Ей хочется знать, греет ли девушка из «Дома Глициний» постель Якоба де Зута, восхищаясь его экзотичными глазами. Ей хочется знать, думает ли де Зут о ней вообще, за исключением тех случаев, когда ему нужен отданный словарь.

Ей хочется знать и об Огаве Узаемоне.

Де Зут покинет Японию, так и не узнав, что она выбрала его.

«Жалобы на судьбу, — вновь напоминает себе Орито, — это петля, свешивающаяся с потолочной балки».

Охранник кричит: «Ворота открываются, сестры!»

Два аколита толкают тележку, наполненную дровами и щепками для растопки.

Как только закрываются ворота, Орито замечает прокравшегося сюда кота. Светло-серый, словно луна в туманный вечер, он пересекает двор. Белка забирается на старую сосну, но лунно-серый кот знает, что двуногие существа предложат лучшую еду, чем четвероногие, и идет в коридор, попытать счастья у Орито. «Я никогда не видела тебя здесь», — говорит женщина животному.

Кот смотрит на нее и мяукает: «Накорми меня, потому что я красивый».

Орито предлагает ему сухую сардину.

Лунно-серый кот с безразличием оглядывает рыбу.

— А ведь кто-то принес эту рыбу так высоко в горы, — выговаривает ему Орито.

Кот берет рыбу, спрыгивает на землю и уходит под доски коридора.

Орито наклоняется, но кота уже не видно.

Она видит узкую прямоугольную дыру в фундаменте Дома…

…и голос над ней спрашивает: «Самая новая сестра что-то потеряла?»

Виновато Орито поднимает взгляд на экономку, которая несет кимоно из прачечной.

— Кот попросил у меня еды, а затем скрылся, когда получил, что хотел.

— Точно самец, — экономка чихает, сгибаясь пополам.

Орито помогает ей поднять постиранные вещи и отнести их в комнату постельных принадлежностей. Самая новая сестра испытывает какую-то симпатию к экономке Сацуки. Ранг настоятельницы понятен всем — ниже учителей, но выше аколитов, — но у экономки Сацуки больше обязанностей, чем привилегий. По логике мира внизу, отсутствие телесных изъянов и независимость от Дарителей должны вызывать зависть, но в Доме сестер своя логика, и Умегае с Хашихиме раз двенадцать на день найдут возможность напомнить экономке, что она здесь лишь для того, чтобы обеспечивать их всем необходимым. Она рано встает, ложится позже всех и не принимает участия во многих совместных празднованиях сестер. Орито замечает, какие красные глаза у экономки и какого нездорового цвета кожа. «Извини за вопрос, — говорит докторская дочь, — но тебе нездоровится?»

— Мне, сестра? Мое здоровье… удовлетворительное, спасибо.

Орито убеждена, экономка что-то скрывает.

— Честное слово, сестра, я в порядке: холод горных зим немного давит на меня… вот и все.

— Сколько лет ты провела на горе Ширануи?

— Это будет мой пятый год в храмовом услужении, — ее, похоже, радует возможность поговорить.

— Сестра Яиои рассказала мне, что ты родом с большого острова феода Сацума.

— О — о, это малоизвестное место — день пути по морю от порта Кагошима и называется Якушима. Никто о нем не слышал. Несколько мужчин — островитян служат солдатами владыке Сацумы: они привозят самые разные истории, но очень немногие когда-нибудь покидают этот остров. Сплошные горы, и нет дорог. Только осторожные лесорубы, глупые охотники да не ведающие покоя паломники бродят там. Тамошним богам — ками непривычны люди. На острове есть один особенный храм, на полпути к горе Миура, в двух днях пути от порта, с небольшим монастырем меньше, чем храм Ширануи.

Миноре проходит мимо двери комнаты, дуя на ладони.

— Как получилось, — спрашивает Орито, — что ты стала здесь экономкой?

Югири проходит мимо в другом направлении, размахивая ведром.

Экономка разворачивает простынь, чтобы вновь сложить ее. «Учитель Биакко прибыл паломником на Якушиму. Мой отец, пятый сын незначительной семьи клана Мияке, был самураем только по рождению: он торговал рисом и просом и ловил в море рыбу. Он снабжал монастырь Миура рисом и предложил провести мастера Биакко по горам. И я пошла, и варила еду: на Якушиме девушки крепкие, — губы экономки изгибаются в редкой, застенчивой улыбке. — На обратном пути учитель Биакко сказал отцу, что небольшому женскому монастырю на горе Ширануи нужна экономка, которая не боится тяжелой работы. Отец тут же ухватился за представившуюся возможность: одной из четырех дочерей меньше, а значит, приданое нужно только для троих».

— Очем ты думала, когда речь зашла об отъезде в дальние края?

— Я очень нервничала, но радовалась тоже, потому что хотела увидеть большую землю своими глазами. Через два дня я уплывала на корабле, а мой остров уменьшался в размерах, пока он не стал совсем маленьким, с наперсток… а затем и вовсе пропал из виду.

Взрывной смех Савараби доносится из кухни.

Экономка Сацуки смотрит в прошлое: ее дыхание учащается.

«Ты больна даже тяжелее, — полагает Орито, — чем представляешь себе…»