Она что-то еще шептала, захлопывая чемодан и никак не умея запереть замок. Никелированная защелка все время, как Ванька-встанька, отскакивала и становилась стоймя. Краем глаза Таня видела, как растерянно садится на краю кровати Хрустов, как он краснеет и дергает за свою бородку. Таня натянула сапожки и мучилась теперь с проклятой правой «молнией», а со дна души вылетали слова, которые, наверное, с рождения даются любой девушке для самозащиты:

— Да знала я… знала — врешь ты… со скуки… вот и я со скуки! Господи, и правда, чё, думаю, в провинции на перине сидеть — хоть ГЭС посмотрю… людей повидаю… тут все целованные — и я целованная! Не ты первый, не ты последний! Мы еще в шестом классе астрономию прошли! Ты, Леня, не горюй!..

«Леню» Хрустов проглотил — только кадык дернулся.

— А мне без разницы — Леня, Леша, Лева… — Таня застегивала желтую шубу, надевала шапку. — Тут на работу меня возьмут? — Она пнула топчан, на котором лежал Леха-пропеллер. — Эй! Ты! Зевластый!

Леха тоже растерялся. Глядя по-прежнему в стену, ответил:

— В бригаду Валевахи можно, девки его во втором общежитии живут. Или в кафе официанткой, там все уехали.

— Устро-оюсь! — пропела Таня. — Подмигну, крутну хвостом — и будет шик! Ты мне только чемоданы вынеси, эй, как тебя?! — Она из-за плеча кивнула Хрустову. — Силы-то есть еще?! А там меня приберут, пригреют. Не впервой! Кадры-то везде нужны. Что Сталин-то говорил? То-то. — Она совершенно изнемогала от гадливого чувства: «Слюнтяй! Никогда не прощу своего унижения! Не обратно же мне ехать, с позором, к маме, к Верке?» — Дай-ка, Вовка, закурить. — Где-то в кино такое прощание видела. Взяла сигаретку у соседа на топчане, прикурила и дунула Хрустову в лицо дымом. Смерила взглядом. — Тебе бы бороду погуще… и росту побольше… цены бы тебе не было! Сейчас многие парни ходят на платформе, учти. Выдаю маленькие секреты. Пепельницы нет? — Таня поискала и бросила окурок на пол. Подняла чемодан и сумку. — Похиляли!..

Все произошло так молниеносно — с момента прихода Лехи до этой секунды — что убитый, ошеломленный Хрустов поднял чемоданы и безмолвно потащился за ней в шерстяных носках. Они вышли на крыльцо барака. Здесь Хрустов опомнился, заискивающе улыбнулся, кивая на ноги, — сбегал наверх, в комнату, возвратился, грохоча сапогами.

Они снова подняли чемоданы. Снег сверкал вокруг и хрустел.

— Ты к-куда?.. — наконец, решился спросить Хрустов.

Таня не ответила. С решительным видом она топала к тому дому, на который ей давеча показал Бойцов. Когда вошли в общежитие, дежурные мигом разыскали Алексея, и опешивший парень в коричневой фланелевой рубашке и широких штанах застыл перед Таней, он не верил своим глазам — снова задумался, как лошадь, чуть склонив голову.

— Ну, беги, мне некогда! — отпустила Таня Хрустова. — Не успел сорвать красное яблочко — сам виноват! Мага’зин закрыт на обед. Верно, Лёша?! Меньше болтать надо… Хотя — что ты еще можешь, Хрустов?! — она сейчас подражала уверенной манерой держаться, голосом своей сестре Вере. Радостно возопила Бойцову. — Алешенька!.. Друг мой забубенный! Наш теперешний Маяковский! Где тут женские курятники? Веди меня туды! И смотри петухом! Рядом с курочкой красивой идешь!.. Где блеск твоих глаз? Где мужественный румянец?

Высыпали в коридор парни. Застыла женщина с красной повязкой.

Бойцов поднял два чемодана, подумал, опустил, сунул под мышку слева сумку, под другую справа — чемодан, присел, освободившимися пальцами зацепил оставшиеся чемоданы и, багровея шеей, потопал по коридору.

«Вот это мужчина!» Таня, высоко подняв голову и улыбаясь всем и никому, зацокала за Бойцовым…

Хрустов остался за порогом. Хрустов остался в прошлом.

Таня даже хотела частушку на прощание спеть, да решила: «Лишнего. Скорее — от стыда подальше! Скорее — забыть и не видеть этого труса! Скорее — хоть замуж, хоть в болото, только не слышать его лживые речи!..»

Люди всегда делали опрометчивые поступки из самых лучших побуждений. Люди всегда бросались из крайности в крайность, не зная, что это — две стороны одного пламени.

ПАСПОРТ, ПРОФСОЮЗНЫЙ БИЛЕТ, ВОЕННЫЙ БИЛЕТ, УДОСТОВЕРЕНИЕ ШОФЕРА, СБЕРЕГАТЕЛЬНАЯ КНИЖКА, ЕЩЕ ОДНА СБЕРКНИЖКА (кстати, там денег 93 коп. — Л.Х.), УДОСТОВЕРЕНИЕ МАШИНИСТА КРАНА УЗТМ, УДОСТОВЕРЕНИЯ СВАРЩИКА, ПЛОТНИКА-БЕТОНЩИКА, МОНТАЖНИКА, РАДИСТА, БУМАГИ НЕПОНЯТНОГО НАЗНАЧЕНИЯ С ФОТОГРАФИЯМИ БРИТОГО КЛИМОВА И ПЕЧАТЯМИ, ИСТЕРТЫЕ, ОБОРВАННЫЕ ПО УГЛАМ, В РЫЖИХ ПЯТНАХ РАЗМОКШЕГО ТАБАКА, БИЛЕТ СПОРТИВНОГО ОБЩЕСТВА «ТРУД», УДОСТОВЕРЕНИЯ КОЧЕГАРА, ЛЕСОРУБА, ПОВАРА (2-Х МЕСЯЧНЫЕ КУРСЫ), МАТРОСА, ПОЖАРНОГО, ТРАКТОРИСТА, ВОДОЛАЗА.

Нас поджимает время. Срочно вернемся к Васильеву.

Около шести часов утра, еще в сплошных потемках, он забрал в Управлении почту и, как обычно, проехал в котлован — посмотреть перед летучкой, как там дела. По дороге, включив свет, читал телеграммы, акты, заявления рабочих (большинство увольнялось). Когда машина въехала на мост через Зинтат, на железные листы, на посвистывающий ветерок, шофер Дима неожиданно затормозил — догнали одинокого Ивкина. Директор бетонного завода плелся на работу, скукожившись, дежась руками за шапку. Васильев открыл дверцу.

— Ты чего пешком?

Игорь Михайлович смущенно буркнул, что у его машины тормоза полетели, манжеты какие-то, шофер второй день в гараже. Дима, обычно никогда не встревавший в разговоры, хмыкнул:

— Лентяй ваш Сема. Там дела на полдня. — Помолчав, добавил. — Хотите, я вам парня хорошего найду? Вместе на границе служили.

Ивкин растерянно поправил очки.

— А как же… обидится ж… ладно уж…

Васильев достал из бардачка книжечку, которую обещал Ивкину и привез из Москвы, — карманную библию, с улыбкой протянул.