— Но я… — хотел что-то еще сказать следователь, однако, натолкнувшись на изменившийся, уже разгневанный взгляд секретаря обкома, закивал и удалился.

— Твою мать!.. — прорычал Григорий Иванович. — Мальчишка!.. И вы тоже… интервью ему даете…

Альберт Алексеевич вышел из-за стола, пожал ему руку, кивнул Понькину, чтобы секретарша срочно внесла чай.

— Что делать, Григорий Иванович… я и сам себя пытаю не первый день… может, виноват… он попросился в бригаду — я включил… Не надо было.

— Надо было! — отрубил Семикобыла, садясь в кресло за стол начальника стройки и шумно отдуваясь. — Какой дурень из молодых под лед полезет! Мне уже рассказали. Отрицательный результат — тоже результат. Значит, там, на глубине тридцать что-то такое, что заставило твоего Климова попросить опустить его ниже…

Это, конечно, так, Альберт Алексеевич прекрасно понимал, но жесткая легкость, почти равнодушие, с которым Григорий Иванович проехался по судьбе бывшего заключенного, все-таки вызывала боль. Хотя Васильев и сам достаточно хладнокровный человек. Но не настолько же холодно-кровный? Или такой же? Разве он не видел, что Климов немолод, лицом несвеж?

— Всё, всё!.. — потер ладони перед чашкой с чаем секретарь обкома. — Пьем. Я думал — вы в котловане…

— Я там уже был.

— Столько дней из Москвы! И не звоните?! Что решили? Или Титова подождем?

— Можно и подождать. Он вот-вот. — Васильев посмотрел на настенные часы. — Заканчивает летучку, подъедет минут через десять.

Григорий Иванович тяжело встал, принялся ходить по кабинету. Он был явно чем-то недоволен, оглядывался на Васильева и Понькина, откашливался. Видимо, крепко наглотался морозного дымного воздуха в котловане. Может быть, разговаривал с людьми. Все мы одинаковы, всем нам хочется в одиночку составить мнение, которое будет самым правильным.

— Дочь должна была приехать, — пробормотал, наконец, Григорий Иванович. — В гостинице черт знает что.

— Холодно? — спросил Понькин и, не дождавшись ответа, вышел.

— Да нет, — отмахнулся запоздало Григорий Иванович. — Ладно, мелочи. — Он оглянулся на дверь, негромко спросил. — Скажите мне, как коммунист коммунисту, это… очень, очень серьезно?

— Безвыходного положения, пожалуй, и нет, Григорий Иванович. Но — висит, как бомба. Надо решить главное — как быть с котлованом. Можно сейчас же убрать людей и механизмы с гребенки, но… правильно ли это — отбегать в сторону и ждать, чем кончится?

Секретарь обкома снова подсел к столу, но уже сбоку, на стул для посителей, и долго молчал. Вислый его нос в мелких красноватых клубничках, белый воротник прилип к шее, мощная спина горбится.

— Послушай, Альберт Алексеевич, — в первый раз он обратился к Васильеву на «ты». — Послушай… что же получается — вы сами с Сашей и виноваты? Точнее, он… а ты вроде как плечо подставил?

Наверное, другой человек на месте Васильева с наслаждением потянул бы паузу, чтобы собеседник в полной мере оценил всю степерь его благородства. Но Альберт Алексеевич хотел сейчас только одного — чтобы народ на стройке сомкнулся, глядя, как держатся вместе руководители.

— Мне тоже показалось — коса хорошо защитит… — ответил Васильев.

— Да? Что ж, — хмуро отозвался Григорий Иванович. — Я в этом не «копенгаген», доверяю вам.

Они молча курили, когда в кабинет вошел Титов, швырнул в угол, на стулья, огромную шубу, ондатровую шапку, малиновый шарф:

— Одолеем стихию, Григорий Иванович, не такое видали! В Светограде, помню, паводок шестьдесят восьмого… все население города бетонировало плотину, как муравьи, блок за блоком, клеточка за клеточкой… вода выше — мы выше! А ведь готовы были взорвать… еще чуть-чуть, и вода могла перекатиться — город бы снесло!

— Садитесь, Александр Михайлович, — кивнул Васильев. — Смотрим еще раз. На всякий случай. — Он взял красный карандаш и на листе бумаги нарисовал стрелку, упирающуюся в водораздельную стенку, между водосливной частью плотины и котлованом. — Вариант первый. Можно предоставить решение самой воде. Ледовое поле, накопившись между ряжами, защитной косой и водораздельной стенкой, всплывет на большой воде и ринется вниз — частью влево, в котлован, а частью направо — через гребенку плотины. Разумеется, из котлована всё уберем.

Григорий Иванович сжал кулаки.

— Получается, сами себе на голову накопили перед дырками лед?

— Стихия же, черт ее знает… морозы дикие… — уязвленно откликнулся Титов, взглядом приглашая Васильева на помощь. — Зачем себя хлестать ушами по щекам?

— Тоже верно, — кивнул Григорий Иванович. — Так какое решение примем?

Васильев, странным, словно насмешливым взглядом обведя коллег, перечеркнул красным карандашом схему и твердо заключил:

— Будем взрывать.

— Что?! — ахнул и привстал секретарь обкома. — Плотину???