Семикобыла, совершенно не представляя, что он может сейчас ответить, с важным видом промолчал. Он умел важно молчать.

В эту минуту отхлестнули в сторону полог палатки и парни в полушубках бегом внесли мокрого человека с бородкой, положили на брезент. Туровский (он был среди вошедших) пошлепал бородатого по щекам:

— Левка!.. Слышишь?!

Подскочил Иннокентьев, заверещал:

— Все-таки нарушили мой приказ?!

— Нет-нет, — пробормотал Туровский. — Была только примерка… на будущее… Надели на него, чтобы проверить дыхание, а он сознание потерял.

Васильев склонился над парнем.

— Так я его знаю! — удивился он. — Это Хрустов!

— Он самый, — подтвердил Валерий.

— Он же никакой не водолаз!

— Да?! — Иннокентьев полез в карман, достал пачку бумажек. Внимательно всмотрелся. — Подделал справку! Как настоящая.

— Дурачок… — мягко буркнул Васильев. — Валера, водки ему налей. — Начальник стройки опустился на колени, приложил ухо к груди Хрустова. — Живой? Скорее всего от стыда молчит. Эй, ты, художник от слова «худо»? Вася!

Хрустов не открывал глаз. Васильев внятно сказал ему:

— Ну, выпей водки, не идиотничай! До свидания, товарищи. Языки особенно не распускайте, отрежу ножницами. И пока больше никаких лазаний. — И направился к двери. — Павел Иванович, значит, дашь ружьецо?

По дороге в Управление Васильев и Семикобыла молчали. Прощаясь, секретарь обкома сказал, что ждет его на пленуме обкма партии через неделю. Что обещается прилететь из Москвы один из членов Политбюро, вот какое значение придают нашей стройке. К тому времени, как надеется Семикобыла, станет же ясна программа действий начальника стройки?

— Да, да! — пообещал Альберт Алексеевич и поднялся в свой кабинет. Он намеревался позвонить Ивкину (узнать, какие резкие толчки выдерживает бетонная масса — все не отпускала мысль о направленных взрывах льда), но в приемной его ожидала молодая девушка в кроличьей короткой шубке, с чемоданом.

— Вы начальник? Да? — бойко заговорила она, вставая навстречу с протянутой ладошкой. Женщины в приемной сконфуженно уткнулись в пишущие машинки. — Альберт Алексеевич?

Она так быстро тараторила, что Васильев долго не мог понять, что же ей нужно. Оказалось, она сестра одной рабочей девушки, приехала к ней, получив письмо, что ее обманул жених.

— Заманил на ГЭС и бросил! Герой социалистического труда!..

Васильев вскинул брови и провел ее в кабинет. «Этого еще не хватало. Герой труда!.. Валеваха, что ли?» Он помог девушке раздеться, усадил, налил воды.

— Кто такой? Вам известно? — сурово спросил Васильев, кладя руку на телефонную трубку.

— Хрустов, — ответила девушка. — Герой Социалистического труда.

Измученный Васильев закрыл ладонями лицо. Он сидел, трясясь от смеха, и ничего не мог с собой поделать.

— Как, как? — спрашивал он. — Хру… Хру…

— Хрустов, — уже улыбаясь, понимая, что, видимо, произошла какал-то нелепица, отвечала Вера Телегина. — Хрустов, забодай его бык. Обещал жениться — женись! Верно? Это потом ты можешь разводиться… верно? Танька тоскует сейчас, пишет — стала заикаться от стыда. У вас много молодых девушек заикается, товарищ Васильев?

Такой наивности и простодушного напора Васильев давно не видел. Девушка была стройная, слегка скуластая, глаза серые, ясные, глубокие, губы — как четыре ягоды-малины. «Как я устал, господи. Ну куда мне тебя сейчас деть?»

— Вы работать приехали? — спросил, наконец, Альберт Алексеевич. Он стер с лицо улыбку и сжал пальцами виски — голова болела всё сильней. — Или только мстить? Могу дать рогатку, отнял у одного ребенка.

— Работать, — насупилась девушка. — Но сначала этого Хрустова найду. А то у меня она, Танька, тихая… любой обидит.

— Лев Николаевич только что, вот сейчас, в воду лазил… с водолазами, — Васильев помедлил и, сняв трубку, набрал телефон штаба, но штаб молчал. Видно, отхаживают парня. — Где же наш герой?

Сияя серыми глазами, девушка вскочила перед начальником.

— Товарищ Васильев, найдите его! Вы единственный человек, которого я знаю.

«Мне некогда, товарищ, — хотелось ответить Васильеву, но, сам не зная почему, кивнул ей. — Проедусь еще раз на гребенку. Загляну к взрывникам. Надо думать, думать. Протолкнуть что-нибудь с нижнего бьефа в дырки, где нет течения? А ну как двинет. Нет, страшно. Ты и так потерял одного человека».

Они ехали в «Волге», и Вера ахала, гладя по сторонам: