«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи
вернуться

Ваксель Ольга Александровна
Шрифт:
В твоих утвержденьях наивность ребенка, Ты первый или последний. И смех закипает, безудержно звонкий. О, верности бредни… Но жаль одного лишь движения рока, Который тебя полюбить мне позволил. О вечности сны — далеко и высоко, О боли… Забыть бы! Раздумье твое меня мучит… Творить бы молитвы. Свершать бы обеты… Улыбка замрет, как из медленной тучи Внезапность кометы… Твоя от тебя же страшит беззащитность. И каждое слово — бездумно-случайно… Но глупых сердец в неслиянности слитность — Вся тайна. 31 января 1921

«Глаза твои — замёрзшие озёра…»

Глаза твои — замёрзшие озёра Страны неведомой, любимой и далёкой… Ресницы грустные, и вам не скрыть укора, А время близится, не ждёт, но одиноко, Закрыв лицо, упорно слышу я Камыш нешепчущий умолкшего ручья… К твоим глазам, не подымая взора, Ресниц твоих я чувствую полёт… О, в яркости певучего простора Искрится медленно самовлюблённый лёд, А в памяти стоцветная змея, Уснувшая на дне ручья… Но скоро бурному его оттаять устью, И влага тёплая растопит гордый лёд… К твоим глазам свои приближу с грустью Мой жар в тебе немолчно запоёт. Твои глаза — замёрзшие озёра… Но я взгляну — и это будет скоро. 31 января 1921

«Прости мне ложь и гордые признанья…»

Прости мне ложь и гордые признанья, Прости мне боль, что я дарю охотно… Жизнь для меня — картины расставанья. Поблекшие старинные полотна, Разбитые, облупленные рамы Хранят сокровища задумчивой печали… Не для меня курились фимиамы, Но мною многие болели и страдали. Прощусь со всем, чем я жила когда-то, Но что теперь ненужно и постыло… Одною радостью душа моя богата, Одною радостью, живой и белокрылой. Май 1921

«Березки — как на черном бархате…»

Березки — как на черном бархате, Небес прозрачна синева… Вы, злые вороны, не каркайте! Не верю: это не Нева. Луга над берегами черными, Но вдалеке нависший дым Над городами непокорными Под небом плачет молодым. Расплывчатыми очертаньями Волнуют взор и даль и близь, И огненными трепетаньями Во мне предчувствия слились. Вдыхая ночи пламя сладкое, Прислушиваясь к тишине, Я с гордостью ловлю украдкою Твой взор, несущийся ко мне. 19 июня 1921, Прибытково-Кобрино

«Почти что так… Стихи моя отрада…»

Почти что так… Стихи моя отрада Последняя. Без них вся жизнь бледна… А чаша тайная не выпита до дна, И далека за прошлое награда, Так далека, что кажется порой, В немом безветрии осенней грустной ночи, Что Бог не смотрит в мир, Что быть Отцом не хочет, Что утомлен случайною игрой. Как страшно медленно очерчивал кривую Зеленый огонек, внимательный и злой… Как много лун назад такою же иглой Мне в душу впился тот, кого не назову я… Звезды смарагдовой блистательный размах В лиловом бархате проплачет и утонет… Но неподвижной ночью в жадном стоне, Как днем агатовым многоречивый Бах Своими сединами мне напомнил О том, что вечное — безвыходная боль — Совсем не здесь. О ней молчать позволь. Да, Сабаота безразличие огромней! 1918–1921

Утешенье («Не надо думать о погоде…»)

Не надо думать о погоде И говорить о ней не надо. Пускай туман, и листопада Не видно плачущей природе. Не надо говорить о смерти: Она и так всегда на страже, Она верна, но только даже И этой верности не верьте. В моих глазах весь мир расколот На тусклые седые глыбы, А радоваться мы могли бы, Не зная, что печаль и холод. Да, наше скорбное молчанье Позорным сделаться не может, Мне беспокойное дороже Усталой жизни доцветанье. 24 октября 1921

«О, все вы, все вы были правы…»

О, все вы, все вы были правы… Измучена, убита я, ослепла… Но не умолк огонь моей отравы, И уголь теплится под серой грудой пепла. В грудь бездыханную несется звон металла, И возникает воли строй железный. Пусть я всегда бессильна и устала, Мой узок путь над этой светлой бездной. И труд опять и нужен мне и сладок. Кому-то робкое мое искусство нужно. Веду я в мир печаль моих загадок Из этой яви, нежной и жемчужной, Из этой яви, где светлы и пряны Движенья душ под смех наивных песен, Откуда, болью жизни осиянный, Уходит свет в наш мир, что зол и тесен. Когда, ища пути домой, в эмали Заката розовой ловила отблеск рая, Снежинки тонкие спирали подымали И вечер стал прозрачен, умирая. И я поверила, что надо жить для смерти, Для огорчений и для жгучей боли. И все вы, все вы, чистые, поверьте, Что Бог зовет и подойти позволит. 24 ноября 1921

«Все дни одна бродила в парке…»

Все дни одна бродила в парке, Потом, портрет в старинной раме Поцеловав, я вечерами Стихи писала при огарке. Стихи о том, что осень близко, О том, что в нашей церкви древней Дракон с глазами василиска… Стихи о том, что жизни мало (Дракона победил Георгий), В неувядаемом восторге Сама себя не понимала. Жива опять одною думой, Которой навсегда согрета… Красивой бабушки с портрета Меня тревожит взор угрюмый… Смотри мне прямо в душу строже. Мне тесно стало в мире этом, Ушла бы за другим поэтом, Но мне неведенье дороже Моих падений. И ступени Моих путей зовут. Спросили: «Что лучше — смерть, бездумность или Мучительная власть кипений?» Ответила: «Ищите Бога Во всех движеньях душ безвольных. Пусть это страшно, это больно, Но без горенья жизнь убога». Смиренье мертвенной лампадой Дрожит. О, милые, не надо Топтать осеннего узора. Все дни одна бродила в поле, В молчанье дни в себя впивала… Лишь звездной ночи покрывало Мой жуткий мир принять позволил. В волнах медлительного хлеба Искрились памятные знаки И, словно розовые маки, Сочилась кровь святого неба. 25 ноября 1921