«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи
вернуться

Ваксель Ольга Александровна
Шрифт:

«Я не люблю луны, я не люблю симфоний…»

Я не люблю луны, я не люблю симфоний, Ни запаха цветов, пьянящих и больных… Вся жизнь моя полна волнений, но иных, Вся жизнь моя слита в одном, о солнце, стоне. В моей душе ты солнце уничтожь, Ты, заронивший новую тревогу! Еще властна не верить, слава Богу, В прозрачных рук ласкающую дрожь. Март 1922

«Я потеряла мой опал…»

Я потеряла мой опал В тот день мне памятный. Отныне Его сменила бирюза. Я шла домой, был вечер ал. (А вспомню только — мысль застынет, И остановятся глаза,) Снега из дали голубели, Навстречу медленно текли Неосвещенные дома. [Март] 1922

«Опять со мной рассудочная ясность…»

Опять со мной рассудочная ясность, Смятенья прежнего и боли зрелый плод, Как огонек светящихся болот, Мне издали была видна опасность… «Счастливая, спокойная жена, Ей ничего давно уже не нужно, В ее прекрасной выдержке наружной Поверхность ровная души отражена». Но там, на дне, безумья и смущенья Медлительное подымалось пламя… Недрогнувшими отняла руками Обещанное каждому прощенье. И если бы опять мне встретить то же. Я повторила бы сначала, слово в слово, От слова первого до слов тоски грозовой, Чего и ты в себе не уничтожил… Но все пройдет, твои умрут волненья, Иные женщины тебя пробудят к жизни. В ней брошенной тобою укоризне Мое глубокое и страстное паденье. Апрель 1922

«Когда последний час дневной…»

Когда последний час дневной Сольется с сумраком ночным, О ты, который мной любим, Приди ко мне, молчать со мной… 2 июня 1922, СПб.

«Только я и могла бы понять твое горе…»

Только я и могла бы понять твое горе, Твое грустное время наполнить собою, Быть царицей и вместе последней рабою, С постоянством и жизнью в медлительном взоре. Ты не понял прихода, не поймешь и ухода, Я в твое бытие не влетела кометой, Не блеснула струей небывалого света, Не исчезла в просторах небесного свода… 10 июня 1922

«Задача новая стоит передо мной…»

Задача новая стоит передо мной: Внимательною стать и вместе осторожной И взвешивать, чего нельзя, что можно… Мне сделаться и зоркой и земной. Меня манят красивых мыслей дали, Мои фантазии крылаты и ясны, Я вижу наяву сверкающие сны, Мои мечты еще не увядали… Но долг зовет отбросить пелену Незримых радостей и стать, как все… Я стану. Лишь залечив нечаянную рану, Мной нанесенную, опять уйду, усну. И в чистых радостях моих скитаний — тайна Моей усталости и боли здесь, внизу… Я, словно дерево, предчувствую грозу; Ничто, я познаю, не может быть случайно. 11 июня 1922

«Ни муж, ни мать, ни ты, подруга…»

Ни муж, ни мать, ни ты, подруга Единственная ранних дней, Не помогли расстаться мне С печатью огненного круга… Я говорю: как вы близки, Но каждый немотой окован. И заколдованное слово — Тоска, стучащая в виски… Июнь 1922

«Не нужны эти символы и цепи…»

Не нужны эти символы и цепи — Одно молчание… И пламенная твердь… О сладкая, о радостная смерть! Неслыханных твоих великолепий, Торжественных твоих колоколов В немую даль сквозь вечер уплыванье, Бессилье сердца и бессилье слов — И лишь твое гремящее названье!.. Пройди по миру огненной стопой… Вернись и будь в моей немой отчизне, Чтоб каждый видел, что прозрел слепой, Чтоб каждый знал, как Бог вернулся к жизни. Июнь 1922

«Слова, бесплодные слова…»

Слова, бесплодные слова… Как мне сдержать поток горячий? Смеется друг, подруга плачет И в радость верует едва. А радость есть — она для каждой Чуть-чуть проснувшейся души. Благодеянье доверши, Ты, подаривший вечной жаждой! Июнь 1922

«Целый год я смотрела на бедную землю…»

Целый год я смотрела на бедную землю, Целовала земные уста. Отчего же внутри неизменно чиста И словам откровений так радостно внемлю? Оттого ли, что боль я носила в груди, Или душу мою охраняли святые? Только кажется вот — облака золотые Принесут небывалые прежде дожди. Июнь 1922