Отсюда вошелъ я въ большую комнату, посреди которой журчалъ фонтанъ. Тутъ встртилъ меня другой человкъ, весь въ синемъ, съ краснымъ поясомъ и блой бородою. Онъ поднялъ темное драпри двери и ввелъ меня въ большую залу съ мавританскимъ окномъ. Здсь усадилъ онъ меня на диванъ, вышелъ на минуту и возвратился съ длинной трубкою и мдной жаровнею, откуда вынулъ уголь, раздулъ его, положилъ на табакъ и, предложивъ мн трубку, удалился съ почтительнымъ поклономъ. Таинственность слугъ и вншній дворъ съ его верблюдомъ, черноокой газелью и другими прекрасными глазками произвели на меня удивительное впечатлніе. Пока сидлъ я здсь, разсматривая эту странную комнату со всей ея обстановкою, робкое уваженіе мое къ владтелю дома достигло огромныхъ размровъ.

Такъ какъ вамъ пріятно будетъ узнать внутренность и меблировку восточнаго аристократическаго дома, то позвольте мн описать эту пріемную. Она длинна и высока; лпной потолокъ ея расписанъ, позолоченъ и обведенъ арабесками, перемшанными съ надписями изъ Алькорана. Домъ этотъ вроятно принадлежалъ сперва какому-нибудь мамелюкскому аг или бею, котораго умертвилъ Мегметъ-Али, пригласивши къ себ на завтракъ. Его не подновляли съ тхъ поръ, и онъ устарлъ, хотя, можетъ быть, и сталъ отъ этого живописне. Въ ниш, противъ дивана, находится большое круглое окно; подл него стоятъ также диваны. Окно выходитъ въ садъ, окруженный высокими домами сосдей. Въ саду много зелени; посреди него журчитъ фонтанъ и подымается высокая пальма, обсаженная кустарниками. Въ комнат, кром дивановъ, есть еще сосновый столъ, цною въ пять шиллинговъ, четыре деревянныхъ стула, которые стоятъ не дороже шести шиллинговъ, два ковра и пара цыновокъ. Столъ и стулья — это роскошь, вывезенная изъ Европы; на Восток дятъ обыкновенно изъ мдныхъ судковъ, поставленныхъ на низенькія скамеечки, а потому можно сказать, что домъ эффенди Ди… меблированъ роскошне, нежели домы агъ и беевъ, живущихъ по сосдству съ нимъ.

Когда я поразсмотрелъ эти вещи, въ комнату вошелъ Ди…. Неужели это тотъ франтъ, которому удивлялись въ Европ? Передо мною стоялъ мужчина въ желтомъ архалук; длинная борода его была съ просдью; бритую голову прикрывалъ красный тарбушъ, надтый сверхъ благо миткалеваго колпака, подбитаго ватою. Прошло нсколько минутъ прежде, нжели я могъ, какъ говорятъ Американцы, реализировать этого semiliant… прежнихъ временъ.

Садясь на диванъ рядомъ со мною, онъ скинулъ туфли, потомъ хлопнулъ руками и произнесъ слабымъ голосомъ: Мустафа! На зовъ явился человкъ со свчами, трубками и кофе. Тутъ начали мы толковать о Лондон. Я сообщилъ ему новости о прежнихъ товарищахъ. Во время разговора восточная холодность его поддалась англійскому радушію, и я, къ своему удовольствію, нашелъ въ немъ того же веселаго и разбитнаго малаго, какимъ слылъ онъ въ клуб.

Онъ усвоилъ всю вншнюю обстановку восточной жизни: вызжаетъ на сромъ кон, прикрытомъ красной попоною, въ сопровожденіи двухъ пшихъ слугъ, которые идутъ по сторонамъ его; носитъ очень красивый темно-синій жакетъ и такіе широкіе шаравары, что ихъ достало бы на экипировку цлаго англійскаго семейства. Курчавая борода его величаво покоится на груди, а при бедр блеститъ дамасская сабля. Красная шапка придаетъ ему почтенную наружность бея. И надобно сказать, чти это не павлиныя перья, не театральный костюмъ, нтъ! Пріятель нашъ инженерный генералъ-маіоръ, то есть одинъ изъ важныхъ сановниковъ Египта. За столомъ засталъ насъ одинъ отуречившійся Европеецъ, и мы, по окончаніи обда, торжественно возсли на диванъ съ длинными трубками.

Обды Ди… превосходны. Кушанье готовитъ ему обыкновенная египетская кухарка. Намъ подали огурцовъ, фаршированныхъ рубленымъ мясомъ; желтый, дымящійся пилафъ, которымъ гордится восточная кухня; козленка и куръ `a l'Aboukr и `a la pyramide; нсколько очень вкусныхъ блюдъ, приготовленныхъ изъ зелени; кибобъ, приправленный превосходнымъ соусомъ изъ сливъ и острыхъ на вкусъ кореньевъ. Обдъ заключился сплыми гранатами; он были разрзаны на кусочки, холодны и чрезвычайно вкусны. Съ мясными блюдами управлялись мы съ помощью ножей и вилокъ; но плоды брали съ тарелокъ и клали въ ротъ по восточному: рукою. Я освдомился о ягнятин, фисташкахъ и кремъ-торт au poivre; но повариха Ди… не умла приготовить ни одного изъ этихъ историческихъ блюдъ. Пили мы воду, охлажденную въ небольшихъ глиняныхъ горшечкахъ; попробовали также и шербетовъ, приготовленныхъ двумя соперниками: Гаджи Годсономъ и Бассь Беемъ — самые горчайшіе и самые сладостные изъ напитковъ. О, несравненный Годсонъ! Когда были мы въ Іерусалим, туда пришелъ изъ Бейрута верблюдъ, нагруженный портеромъ. Никогда не забыть мн той радости, которая одушевила насъ при видъ прохладной пны, наполнившей стаканъ, подставленный подъ горлышко широкоплечей, приземистой бутылки.

Живя на свер, мы не понимаемъ всей роскоши этой жгучей жажды, которая томитъ человка въ знойномъ климатъ; по-крайней-мр сидячіе городскіе жители рдко испытываютъ ее; но во время путешествія земляки наши узнаютъ это благо. Воя дорога отъ Каира до Суэза усыпана пробками изъ бутылокъ содовой воды. Маленькій Томъ Томбъ съ своимъ братомъ не заблудились бы въ египетской пустын, идя по этимъ знакамъ.

Каиръ чрезвычайно живописенъ; пріятно имть въ саду у себя пальмы и здить на верблюд; но все-таки очень хотлось развдать мн, какія особенныя причины привязываютъ нашего пріятеля къ восточной жизни. По своимъ склонностямъ и привычкамъ онъ въ полномъ смыслъ городской житель. Семейство его живетъ въ Лондонъ и ничего не слышатъ о немъ; а между тмъ имя его все еще находится въ списк членовъ клуба, комната, въ которой жилъ онъ, содержится въ томъ же вид, въ какомъ была при немъ, и забытыя сестры дрожатъ отъ страха при мысли, что Фридерикъ ихъ отпустилъ длинную бороду, привсилъ изогнутую саблю, облекся въ турецкій костюмъ и разгуливаетъ въ какой-то дальней сторонушк. Конечно, въ сказк очень хорошъ этотъ костюмъ; но въ дйствительности жизни родина, Лондонъ, бритва, сестра, которая поитъ васъ чаемъ, и узкіе, англійскіе штаники несравненно лучше необозримыхъ турецкихъ шараваровъ. Такъ что же заставило его обратиться въ бгство отъ этихъ приличныхъ и законныхъ удовольствій жизни?

Я думалъ сначала, что виною всему блестящіе глаза хорошенькой Зюлейки; но онъ честью своей уврялъ меня, что глаза эти принадлежатъ черной поварих его, которая стряпаетъ пилафъ и начиняетъ огурцы рубленою бараниной. Нтъ; причина тутъ заключается въ такой склонности къ лни, какую Европейцу, по-крайней-мр Англичанину, и понять даже трудно. Онъ живетъ, какъ человкъ, привыкшій курить опіумъ: мечтательной, сонной, лнивой, табачной жизнью. Онъ говоритъ, что ему надоли наши вечерніе създы, что онъ не хочетъ носить блыхъ перчатокъ, накрахмаленныхъ галстуховъ и читать журналовъ. Даже тихая жизнь въ Каир кажется ему слишкомъ цивилизованною: здсь прозжаютъ Англичане, и возобновляется старое знакомство. Величайшимъ наслажденіемъ была бы для него жизнь въ пустын, гд можно боле ничего не длать, нежели въ Каиръ. Тамъ и палатка, и трубка, и скачка на арабскихъ лошадяхъ; тамъ нтъ толпы, которая не даетъ вамъ свободно пройдти по улиц; тамъ, по ночамъ, созерцалъ бы онъ блестящія звзды, смотрлъ бы, какъ чистятъ верблюдовъ, зажигаютъ огни и курятъ трубки.

Ночныя сцены очень эфектны въ Каир. Здсь ложатся спать до десяти часовъ вечера. Въ огромныхъ зданіяхъ не мелькаетъ ни одной свчки, а только въ синей глубинъ безмятежнаго неба горятъ надъ вами звзды съ удивительнымъ блескомъ. Проводники несутъ два маленькіе фонарика; свтъ ихъ удвоиваетъ темноту опуствшихъ улицъ. Простой народъ, свернувшись калачикомъ, спитъ въ дверяхъ и воротахъ; проходитъ дозоръ и окликаетъ васъ; въ мечети блеститъ огонекъ; туда, на всю ночь, пришли молиться правоврные; вы слышите странные звуки ихъ носовой музыки. Вотъ домъ сумасшедшихъ; у окна стоитъ человкъ, разговаривая съ луною: для него нтъ сна. Всю ночь на пролетъ воетъ и распваетъ онъ — это сцена довольно пріятная. Утративши разумъ, онъ не потерялъ съ нимъ людскаго тщеславія: на перекоръ солом и ршеткамъ, онъ все-таки владтельная особа.