— Чмъ скоре, тмъ лучше. Думаю на будущей недл обвнчаться при законныхъ свидтеляхъ, — далъ отвтъ Сухумовъ. — Никакого благо платья у невсты нтъ для внца, ну, да я думаю, можно и безъ него обойтйсь.

— Сдлаемъ мы, сдлаемъ блое платье изъ кашемиру! Въ три-четыре дня сдлаемъ! — воскликнула Раиса. — Я сама… жена учителя Иванова поможетъ. Кром того, у насъ на деревн двушка-портниха найдется… Училась когда-то въ город. Не сможемъ шелковое, съ какими-нибудь вычурами сшить, а простое-то сможемъ.

— Раиса, но вдь это, другъ мой, предразсудокъ. Можно въ какомъ-нибудь внчаться, — замтилъ Сухумовъ.

— Нтъ, нтъ… Тетенька въ ужасъ придетъ, если въ черномъ внчаться, а у меня ничего другого нтъ. А что въ сел-то, что въ приход будутъ говорить! Вы не безпокойтесь. Завтра мы подемъ въ уздъ, купимъ кашемиру, ботинки, вуаль, цвты — и черезъ три-четыре дня все будетъ готово честь-честью.

— Не смю спорить… Не хочу тебя обижать… проговорилъ Сухумовъ, пожимая плечами. — Но Бога ради старайтесь скоре.

— Да если что очень экстренное, то намъ пришлите. Моя баба поковыряетъ иголкой, — сказалъ докторъ. — Ей отъ ребятъ отлучиться невозможно, а дома она на что хотите искусница.

— Нтъ, нтъ, докторъ. Ничего не надо. Все въ Петербург сдлаютъ. Я ужъ такъ ршилъ. Обвнчаемся и прямо на поздъ и въ Петербургъ.

— Какъ въ Петербургъ?! — удивленно воскликнулъ докторъ. — Да что вы, другъ мой! Вдь это убійственно подйствуетъ на ваше здоровье.

— На какое здоровье, если я совсмъ здоровъ! — закричалъ въ свою очередь Сухумовъ, вскочилъ со стула и заходилъ по комнат.

— Ну, положимъ, что еще далеко не совсмъ. Вдь я въ крещенскій сочельникъ васъ осматривалъ. И сердце… и нервы… печеночка тоже повылзла изъ-подъ ребра… селезенка была набухши слегка… И я даже выслушалъ у васъ перебойчики въ сердц.

— Позвольте! А какъ-же вы при встрч со мной назвали меня даже молодцомъ! — сердился Сухумовъ.

— Врно, правильно! Вы совсмъ молодецъ сравнительно съ тмъ положеніемъ здоровья, съ которымъ вы пріхали, но вполн здоровымъ васъ назвать никакъ нельзя. Я принимаю въ соображеніе даже ваше душевное состояніе въ сочельникъ, ваше волненіе передъ тмъ ршительнымъ шагомъ, который вы сбирались сдлать… Помните… Но…

— Ну, пошли! Похали! Теперь ужъ васъ и не удержишь! — сердито говорилъ Сухумовъ.

— Не горячитесь. Вамъ вредно… Выслушайте вы меня внимательно. Вдь уже и самые сборы къ женитьб, внчаніе будутъ происходить въ волненіи… Это такъ естественно… Безъ этого обойтись нельзя… Такъ и успокойте себя потомъ здсь въ деревн… А вы хотите сразу въ Петербургъ хать. Не даю благословенія.

Сухумовъ схватился за грудь.

— Не могу я… Не могу, докторъ… Я долженъ хоть на дв, на три недли създить! Я вернусь потомъ… — восклицалъ Сухумовъ.

— Боже! Даже на три недли!

— А какъ-же иначе? Раньше двухъ-трехъ недль приданаго не могутъ сдлать. Вдь у моей невсты ничего нтъ. Все надо сдлать, все!

Богъ съ нимъ и съ приданымъ, если вы тамъ въ Петербург опять совсмъ отреплетесь! Снова сюда чиниться вернетесь въ тихую пристань? Нтъ, ужъ вторая-то починка куда трудне придется. А главное, сейчасъ-то хать опасно. Но Сухумовъ былъ непреклоненъ.

Посидвъ у доктора еще съ полчаса, Сухумовъ сталъ сбираться домой. Докторъ опять началъ уговаривать его не здить въ Петербургъ.

— Повремените хоть мсяцъ, другой… Дайте себ вконецъ окрпнуть здсь. Доведите себя до степени нормально-здороваго человка, — говорилъ онъ, чтобы сколько-нибудь задержать его въ деревн. — Вдь я у васъ слышалъ перебой въ сердц.

Но Сухумовъ оставался непреклоненъ и отвчалъ:

— Да я, докторъ, чувствую себя совсмъ хорошо, а вполн здороваго, идеально здороваго человка, а думаю, и не бываетъ.

— Ну, какъ не бывать! А здсь мы говоримъ о здоровь все-таки относительномъ. Успокойтесь посл внчанья мсяца полтора — ну, я и не буду васъ удерживать. Вдь и женитьба передряга. Я, кажется, говорилъ вамъ объ этомъ.

— Нтъ, нтъ, я ужъ ршилъ полторы-дв недли посл внца совершенно оторвать Раису отъ ея родственниковъ и побыть съ ней наедин! — воскликнулъ Сухумовъ, передъ которымъ сейчасъ же вырисовались скучнйшій вчно плачущійся на рты и тестя отецъ Рафаилъ, пришедшій въ дтство его тесть, матушка-попадья въ грязномъ передник и безцеремонные, выпрашивающіе гостинцевъ, поповскіе ребятишки — вс сильно надовшіе ему при частомъ посщеніи имъ Раисы. — Я ршилъ… — твердо сказалъ онъ. — Да и Раис общалъ свезти ее въ Петербургъ. Мы теперь еще застанемъ оперу, побываемъ въ другихъ театрахъ…