— Ты умная, раз понимаешь, что бывают ситуации, в которых прилично вести себя неприлично.

И выходило так, что на расстоянии вытянутой руки передо мной, приподнимаясь на носочки и покачивая бедрами, стояла обнаженная красавица, смотревшая мне в глаза:

— Так и будете глазеть? — тихо проговорила она, прочитав мой взгляд; и я не знал — какой мой ответ на этот ее вопрос может стать правильным.

А ее вопросы продолжались:

— Совесть у вас есть?

Может, все-таки что-нибудь сделаете?..

…Наверное, совесть у меня есть — неловко ничего не делать в то время, когда многие уже давно собрались что-нибудь сделать непременно.

Правда, однажды одна моя знакомая, эксперт по психотерапии, спросила меня:

— Что ты собираешься делать? — И я ответил ей честно:

— Ничего.

— Это хорошо.

— Почему?

— Потому что многие только и делают, что собираются…

…В тот момент я еще не знал, что через несколько минут перейду к делу, которое ни один нормальный мужчина не согласится отложить на завтра.

Хотя уже догадывался об этом…

— …Ладно, — Злата провела язычком по губам, словно раздумывая, что бы еще сказать. — С вашим умом — я скоро трусики надену.

Потом она взяла в руки свой мобильник, оставленный ею на столике у кровати, и отвернулась от меня, заманипулировав крохотным телефончиком.

И тут же, на моей «Нокии» высветилась СМС.

Тогда я взял свой телефон и вскрыл пришедшее сообщение.

В принципе, я мог бы не читая догадаться о том, какие слова прислано мне Златой.

Дело было только в их количестве.

СМС состояло из одного единственного слова: «Трус».

С большой буквы и без всяких кавычек.

И хотя каторжно быть умным ежедневно, я понял все.

Злата вновь повернулась ко мне лицом, демонстрируя и тело, и душу; и я в очередной раз почувствовал то, как сложно иметь дело с женщиной целиком.

Тогда я встал, подошел к ней и положил руку на ее обнаженную грудь.

И увидел, как заморгали ее глазки.

Не думаю, что молодой девчонке действительно так уж хотелось вступить в интимные взаимоотношения и взаимопонимания с немолодым художником.

Тем более вряд ли она собиралась поработать строчкой в моей биографии.

Скорее, ей просто было интересно то, как это могло бы произойти.

И теперь девушка оказалась в том же положении, что и российское правительство — перед выбором: поступить так, как декларируешь, или — так, как на самом деле хочется.

— Полундра, — тихо проговорила она, почти не разжимая губ и не глядя на меня, но и не пытаясь распутать мои объятия.

— Что такое, по-твоему, полундра? — так же тихо спросил девушку я, не убирая руки с ее груди.

— Полундра — это атас! — только по-морскому.

— А я думал, что полундра — это приказ приступить к активным действиям.

После этого мы оба замолчали; и следующими словами, сказанными Златой, были:

— Петр Александрович… — И вновь:

— Петр Александрович… — И потом:

— Петр… — и потом:

— Петя…

…Это были мгновения, которые хотелось остановить.

Такие мгновения не утомляют чувства…

…И уже совсем потом, когда замершее на время время вновь застучало стрелками по циферблату, Злата выдохнула:

— Настоящая полундра — это атас — после активных действий…

— …Хорошо, что я поверила тебе и не ошиблась, — прошептала девушка.

— Я тоже поверил тебе и не ошибся тоже. — И эти мои слова не были попыткой оправдаться. Просто это было первым, что пришло мне в голову в такой момент, в который в голову ничего не приходит, кроме восклицательных знаков, набранных самым крупным шрифтом.

— А ты часто ошибался в людях? — Мы со Златой смотрели глаза в глаза, и мне ничего не оставалось, как сказать то, что было на самом деле:

— Я столько раз ошибался в людях, сколько раз люди во мне не ошибались.

— Пусть так и будет…

— …Вообще-то, когда ты решил наброситься на меня — ты неправильно меня понял, — попыталась в последний раз схитрить Злата, но тут же исправилась:

— И правильно сделал. — И в ответ я выправил ситуацию на свой лад:

— Я часто что-то неправильно понимаю.